которым в Пиркфордской мясорубке, и ему наверняка больше хотелось бы надеть на них наручники? Или ты не догадываешься, что для него его ошибка равносильна смертному приговору? Секундное колебание, и мы даже трупа его не найдём. А ты сидишь тут в безопасности, и ещё смеешь размышлять, насколько хорошо будут выглядеть твои поступки!

— Но, старший инспектор, ведь честь мундира…

— Честь мундира — это выполнение поставленной задачи любой ценой! — перебил его Рикс. — Мы стоим на страже мира в этом районе Галактики, и нам не дано права сомневаться. Нам приходится лгать и изворачиваться, нам приходится убивать тех, кто представляет угрозу для нашего дела, нам приходится жертвовать собой. И если ты не можешь смириться с тем, что какой-то мерзавец принял тебя за такого же мерзавца, как он сам, то тебе нечего делать в Инспекции.

— А если наши узнают? — прошептал Джон.

— А они и должны узнать. Или ты полагаешь, что там будут думать одно, а тут другое? Там тебя будут считать своим, а здесь ордена на грудь вешать? Мы не бункере живём. Наша зона открыта, и мы работаем в тесном контакте с местными.

— Извините, старший инспектор, — Джон поднял голову и посмотрел на Рикса. — Я не смогу. Я не смогу после этого смотреть в глаза моим товарищам по работе. Я всё понимаю, это задание, работа под прикрытием, это нужно, но… Наверно, лучше подыскать другую кандидатуру. Я не выдержу, если меня будут считать предателем.

— Да, узнаю тиртанскую школу, — тихо произнёс Рикс. — Только с их либеральными взглядами можно было допустить к обучению такую размазню. Вон отсюда, Вейдер! Считайте, что вы уволены из Инспекции. Аль-Рагим, мы можем ввести сейчас в игру кого-нибудь другого?

Джон, стараясь не смотреть в сторону окна, повернулся к двери.

— Это сложно, старший инспектор, — услышал он голос Фарги. — Мы же дали им полную информацию на Вейдера. Но я что-нибудь придумаю. Погоди, Джон. Старший инспектор, позвольте нам поговорить наедине.

— Лучше поищите возможности для замены, — проворчал Рикс. — Он уволен. С самого начала было ясно, что он не годится ни для чего серьёзнее бумажной возни.

— Вы не правы, старший инспектор, — Джон стоял возле самой двери и с трепетом слушал, как его друг, тоже всего лишь младший чин, возражает начальнику отделения. — Во-первых, группа особого назначения не подчинена вам. Вы можете уволить Вейдера из штата вашего подразделения, но не из Инспекции. Во-вторых, вводить сейчас новую кандидатуру сложно и небезопасно, если хотите, даже для меня. И, в-третьих, я думаю, что не нужно осуждать двадцатилетнего парня за то, что он не решается обречь себя на жизнь с клеймом предателя. Поверьте мне, такая жизнь очень нелегка.

— Ладно, попробуйте… — со вздохом произнёс Рикс. — Но учтите, что подставляя им в качестве источника столь неустойчивую натуру, именно вы больше всего и рискуете. Я не буду его увольнять. Пусть перебирает макулатуру, но, обещаю, что именно этим он и будет заниматься у меня всю жизнь.

Рикс вышел, хлопнув дверью. Джон стоял, опустив голову. Не перед Риксом, а перед Фарги ему было стыдно более всего. Кто-кто, а уж он-то знал, как долго его друг обдумывал план действий, как осторожно готовил почву для своего предложения, как тщательно обрабатывал досье Джона, прежде чем передать его нужным людям по ту сторону пролива. Шутка ли сказать, заставить их принять источник информации прямо в Инспекции, да ещё здесь, на Киоте, куда подбирались лучшие из лучших, и потому неподкупность инспекторов буквально вошла в поговорку. И ведь это действительно ограничило бы опасность шпионажа в Нью-Скотте, не говоря уж о том, что помимо действительной информации, можно было бы при необходимости без особых усилий проводить и дезинформацию. Это всё Джон прекрасно понимал и именно поэтому согласился. Но в последний момент, увидев у себя на столе пачку денег, он не смог. Эти банкноты, стянутые пластиковой лентой, эта улыбочка на холёной физиономии визитёра и внезапный страх, что кто-то сейчас войдёт и увидит его, Джона Вейдера, берущего взятку… Это было невозможно, немыслимо! Он вспомнил вдруг своих родителей, своих учителей, своих товарищей по учёбе, наставников, внушавших ему, что для всех и всегда инспектор должен быть символом справедливости и порядочности. А этот тип выжидающе смотрел на него, довольно ухмыляясь, и всем своим видом выражая превосходство, ибо он покупал то, что ему продавали. И Джон не смог.

— Не волнуйся, — услышал он совсем рядом голос Фарги. — Рикс проорётся и успокоится. Никто не позволит ему тебя выгнать.

— Извини, я всё испортил, — пролепетал Джон.

— Ничего, я как-нибудь выкручусь, не впервой. Давай-ка присядем. В ногах, говорят, правды нет.

Он обнял Джона за плечи, и они прошли туда, где стояли большие кожаные кресла, в которых Джону ещё ни разу не представилась возможность посидеть. Если он и бывал в этом кабинете, то, как правило, стоял по стойке «смирно». Он сел на самый краешек и посмотрел на Фарги. Тот на минуту задержался, глядя в окно на голубое небо, в дорогом костюме бирюзового цвета, белоснежной рубашке и узком серебристом галстуке, с идеально уложенными волосами, которые мягкими блестящими волнами падали на плечи, Фарги как всегда был безупречен. Джон невольно поёжился, представив себя рядом с ним. Каким же серым он должен казаться! И только ли казаться? Он подумал о том, что и Фарги, и Брай, и Джерри уже давно самостоятельно работают за пределами зоны, а он не смог выполнить даже такую простую работу здесь.

— Наверно, Рикс прав, — пробормотал он. — Я неудачник, Фарги. И вообще не гожусь для этой работы. Я не достоин оставаться в группе. Сколько ещё я буду прятаться за вашими спинами? Даже такое простое задание, и то провалил. Наверно, мне лучше уйти.

— Не выдумывай, — тихо проговорил Фарги и, отведя взгляд от окна, присел рядом. — Ну, это не вышло. Придумаем что-нибудь другое. В любом случае, ты не должен уходить из группы. Это не выход.

— Это выход! Именно это и есть выход! — воскликнул Джон. — Я был прав тогда, на Тиртане, я не гожусь для этой работы. А ты ошибся.

—Может быть, — произнёс Фарги. — Но я в этом не уверен.

— А я уверен. Я занимаю чужое место. Вам нужен кто-то другой, понимаешь?

—