начала я хочу тебе выказать своё уважение, — начала с другого Евдокия.

— За что? — напрягся он, ожидая подвоха.

— За то, что ты в первую очередь думаешь о нашей земле, а потом уж о себе.

Князь удивленно посмотрел на неё, но боярышня была серьёзна и даже приложила руку к груди в благодарном жесте. Он криво усмехнулся и неожиданно с горечью произнёс:

— Ты уже поминала об этом… не думал я, что кто-то из бояр способен понять меня… все только и знают, что под себя грести.

— Большинство всё понимают, — сочла нужным успокоить его Дуня, — но не все могут подняться духом настолько, чтобы каждый день своей жизни посвятить всеобщему благу.

— Ты уж меня в монахи не записывай, — смущённо буркнул Юрий Васильевич.

— Не записываю, но думаю, что ты понял, о чём я хотела сказать.

— Понял, чего уж сложного, — он искоса глянул на неё. Боярышня держалась в седле неуверенно и сосредоточенно смотрела вперёд. Ему захотелось сказать, что не даст ей упасть, но подумал, что это будет нелепо.

— Теперь об Александре, — деловито продолжила Евдокия. — Нехорошо получилось, что девочка росла в простой семье, а относились к ней как к княжне.

— Нехорошо, — с сожалением согласился с ней князь. — Мне невдомек было, что Ульяна занималась не воспитанием, а прислуживанием собственной дочери.

— Люди наверняка приметили, что девочке потакают и сделали выводы. Возможно, что кто-то связал её с тобой и пошли слухи… пока ещё невнятные, но… — боярышня многозначительно посмотрела на него.

— Я пресеку слухи о незаконнорождённом ребенке, — жёстко ответил Юрий Васильевич и Дуня поняла, что эти слова предназначены не столько для неё, сколько для великого князя Ивана Васильевича.

Она кивнула, показывая, что передаст их. Возникло неловкое молчание. Дуня с искренним уважением посмотрела на князя и волнуясь, произнесла:

— Ты исполнил свой долг перед правящим братом, — осторожно начала она, — перед всеми нами и будущими поколениями. Ты сделал то, на что не решился твой отец*. Низкий поклон тебе за это, — не слезая с мерина, она поклонилась. — Но не печалуйся о своей судьбе. Княже, ты очень многое можешь сделать для простой девочки Александры, для её детей и внуков.

— Дать им денег? — иронично спросил он, смотря вдаль и сжимая поводья в кулак.

— Создать им возможность возвыситься за счет своих умений и знаний, — медленно и чётко проговорила Евдокия свою очень важную мысль. Её идеей было устроить социальный лифт руками Юрия Васильевича. Не для дочери, которая ничего собою не представляла и которую он принял решение забыть, но для внуков.

— Не понимаю, — князь раздражённо мотнул головой.

— Всё очень просто. Сейчас у нас подняться наверх могут только воины и то у них на пути много сложностей.

— На то они воины, чтобы преодолевать.

— Не спорю, но частенько их успех зависит от удачи, а не от упорства и честности.

— Да уж, бояре никого не любят возвышать, а князю не разорваться, да и князья уже не те… — разоткровенничался Юрий Васильевич и в который раз бросил внимательный взгляд на юную Евдокию. Она волновалась и теперь была сосредоточена на беседе с ним, позабыв о своем неловком положении на мерине.

— И тут ты прав, — ловко похвалила она его, заставляя усмехнуться, — но кто может решить эту проблему?

— Разве это проблема, которую надо решать? — иронично спросил он, продолжая разглядывать её. А она перестала пытаться держаться за луку седла и начала помогать говорить себе руками:

— Бояре мельчают так же, как князья. Ой, только не подумай, что я о тебе или Иване Васильевиче, — после демонстративного изображения на пальцах, как люди мельчают, она замахала ладошками, как будто перечеркивает сказанное.

— Хм, не буду спорить с тобой, — засмеялся Юрий Васильевич, повторяя её недавние слова.

— Так вот, бояре мельчают помыслами, но хватка у них только крепче становится.

— Ты ж сама боярышня, так за что не любишь боярство? — насмешливо спросил Юрий Васильевич.

— Люблю и уважаю, но только тех, кто помнит о своём долге.

Князь промолчал, но его выражение лица ответило за него :  он прекрасно понимал, о чём говорит Евдокия.

— Но вот ведь как получается, — пыталась она разъяснить ему то, что он лучше её знал, — многие потомки честных бояр нынче бесполезны и живут, как блохи на собаке.

— Ах-ха, скажешь тоже! — удивился Юрий и намного тише добавил: — Но как же верно!

— И ничего с этими бесполезными не поделать, коли они ловко присосались. Нет у князя инструмента, чтобы сковырнуть такую блоху.

— Инструмента, чтобы сковырнуть… хм, интересно говоришь. Но понимаешь ли ты, что стоит придавить одну блоху, как другие крепче вцепятся?

— И всё же князь придавливал!

Дуне не надо было напоминать, как начавший княжить Иван Васильевич жестоко поступил с именитым воеводой своего отца и как подчистую были вырезаны несколько родов боярских детей. Были ли они в чем-то повинны перед ним или заслужили смерть своими поступками? Неизвестно. Действовала ли столь жестко и беспощадно княгиня-мать от имени молодого князя или его самого поставили в такую ситуацию, что некуда было деваться, но кровь была пролита и все боярство смолчало.

— Не все силой можно решить, — поморщился Юрий Васильевич.

— И это хорошо, — сразу же отреагировала Евдокия, — но как насчет объявления чётких правил, которые со временем станут законом?

— Правил по сковыриванию зажравшихся родов? — усмехнулся Юрий Васильевич.

— Правил по низложению бесполезных и возвышению лучших. Должно быть движение в обе стороны и никакого застоя.

— Движение верх-вниз по иерархической лестнице, — задумчиво повторил князь. — И воспрепятствовать застою.

— Да.

— И ты думаешь, что мои внуки смогут воспользоваться узаконенными правилами продвижения наверх, коли докажут, что достойны…

— Твоя кровь сильна, и они обязательно проявят себя и пробьются наверх.

— Если кровь сильна, то и без меня… — слабо возразил князь, обдумывая слова боярышни со всех сторон.

Она одобрительно кивнула, показывая, что не сомневается в силе духа его внуков и правнуков, но напомнила ему о правде жизни:

— Превозмогая, ожесточаясь, вцепляясь в тяжко доставшуюся власть мёртвой хваткой и переставая видеть добро вокруг себя… —обрисовала она нерадостную картину. Но