Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бойня, устроенная римлянами в Энне, обернулась против них самих. Как свидетельствует Тит Ливий, весть об этом преступлении облетела Сицилию едва ли не за один день. Эллины пришли к выводу, что своим злодейством римляне осквернили не только дома граждан Энны, но и посвященные богам храмы. Города Сицилии стали один за другим переходить на сторону Карфагена, и положение римлян на острове стало критическим. К концу года стратегическая ситуация была следующей: Марцелл вывез из Леонтин все запасы продовольствия, оставил в городе гарнизон и с большим обозом прибыл под Сиракузы. В Мургантии со своим отрядом засел Гиппократ, в Акраганте расположился с армией Гимилькон. Вскоре Аппий Клавдий отбыл в Рим, чтобы выставить свою кандидатуру на консульских выборах, и вместо него командование над легионами принял Тит Клавдий Криспин. Марцелл по-прежнему распоряжался в Сицилии «до границ Гиероновых владений» (Liv. XXIV, 44). Его родственник Тит Отацилий Красс сохранил за собой командование флотом, а Публий Лентул продолжал охранять римскую провинцию на Сицилии, но уже в должности пропретора. Фактически всё осталось без изменений.
Боевые действия на некоторое время затихли.
7. Битва за Тринакрию[58]
В 212 г. до н. э. соратник Марцелла Аппий Клавдий Пульхр стал консулом. Сразу же началось перераспределение провинций, но на Сицилии вновь всё осталось без изменений. Марк Клавдий по-прежнему распоряжался во владениях царя Гиерона, пропретор Лентул занимался делами провинции, а Тит Отацилий командовал флотом. Из этого напрашивается вывод, что сенаторов такое положение дел на острове вполне устраивало.
В начале весны под Сиракузами сложилась патовая ситуация. Марцелл прекрасно понимал, что взять город приступом невозможно, так же как и задушить в кольце блокады. У побережья активно действовал карфагенский флот, регулярно доставляя продовольствие защитникам, а у Марка Клавдия не было достаточно сил, чтобы пресечь эти рейды. Но и Гимилькон с Гиппократом пока не имели возможности деблокировать Сиракузы. Римский полководец пребывал в раздумьях и не знал, на что решиться – то ли продолжать топтаться перед городскими укреплениями и выжидать удобный момент для атаки, или же оставить Сиракузы в покое и идти походом на Акрагант. Марцелл был человеком дела, и второй вариант ему импонировал больше, поскольку в этом случае предстояла большая битва с армией Гимилькона и Эпикида. В то же время командующий боялся отвести войска от города, ведь этот его шаг враги могли расценить как поражение римлян. Скрепя сердце Марк Клавдий принял решение продолжать осаду, хотя и не видел особых перспектив для её удачного завершения. Но неожиданно для него блеснул луч надежды.
В римском лагере находилось несколько аристократов из Сиракуз, убежавших из города в тот момент, когда Гиппократ и Эпикид захватывали власть. Однажды они попались Марцеллу на глаза, и военачальник задумался о том, какая от этих людей может быть польза. Затем он приказал позвать эллинов к себе в шатер, где обратился к ним с просьбой наладить контакты со своими единомышленниками и родственниками в Сиракузах. И если это удастся сделать, то пусть им передадут слова римского командующего: в случае добровольной сдачи города, все граждане останутся свободными и будут жить по своим законам. Слово Марцелла крепко.
Марк Клавдий был очень красноречив и сумел убедить собеседников. В Сиракузы отправился раб одного из аристократов и под видом беглеца из римского лагеря пробрался в город. Там он встретился с нужными людьми и передал слова своего хозяина. Вскоре нескольких заговорщиков на рыбачьей лодке удалось переправить в расположение римлян. Пока рыбак выгребал веслом, его пассажиры тихо лежали на дне утлого суденышка, накрытые рыболовными сетями. Получив указания от своих товарищей в римском лагере, предатели благополучно вернулись обратно. Таким образом, заговорщики в Сиракузах регулярно поддерживали связь с теми, кто находился у Марцелла. Заговор ширился, количество его участников возросло уже до 80 человек, когда всё неожиданно закончилось. Один из заговорщиков по имени Аттал пришел к Эпикиду и всё рассказал. Стратег действовал на опережение, все подозреваемые были схвачены и после допроса с пристрастием казнены. Марцеллу оставалось надеяться только на богиню удачи Фортуну и на счастливый случай, который рано или поздно выпадет римлянам, как награда за их упорство. Предчувствия не обманули полководца.
Тит Ливий не сообщает, зачем Эпикид решил отправить спартанца Дамиппа к македонскому базилевсу Филиппу V, но именно это действие стратега стало первым камешком, стронувшим с места лавину, которая накрыла Сиракузы. Корабль, на котором плыл Дамипп, был атакован римскими квинквиремами, и бравый спартанец оказался в плену. Очевидно, этот человек входил в ближайшее окружение Эпикида, поскольку стратег решил его непременно выкупить. К Марцеллу прибыл уполномоченный из Сиракуз, чтобы договориться об условиях и размере суммы. Полководец не возражал, поскольку римляне вместе с Этолийской федерацией воевали против Македонии, а спартанцы были союзниками этолийцев.
По свидетельству Ливия, переговоры о выкупе происходили около Трогильской гавани, возле башни, именуемой Галеагрой. Трогильская гавань, по мнению историков, находилась на востоке квартала Эпиполы, по поводу местонахождения башни Галеагра единого мнения нет. Но суть не в этом, а в том, к каким последствиям эта встреча привела. И Ливий и Полибий в один голос утверждают, что одной из главных причин падения Сиракуз стала наблюдательность некоего римлянина: «…Он (римлянин) сосчитал ряды камней, ибо камни, из которых башня построена, были одинаковой величины, и потому очень легко было определить расстояние стенных зубцов от земли» (Polyb. VIII, 37). Вот и всё. Когда об этом доложили Марцеллу, то он быстро сообразил, что в этом месте крепостная стена значительно ниже, чем ему казалось изначально. Но командующий понимал, что об этом знают и защитники города, а поэтому не сомневался, что они приняли все необходимые меры предосторожности. Действительно, стена крепко охранялась днем и ночью, и подойти к ней незамеченным не было никакой возможности. Марцеллу вновь оставалось ждать и полагаться на милость богов. И она