Руки Маловой продолжали висеть в воздухе, мнестало плохо, и тут глупая Полина, наверное, подумав, что я не решаюсьприникнуть к материнской груди, толкнула меня в спину. Я покачнулась и попала вобъятия больной.

– Ты меня простила, – зашепталаИрина, – любимая доченька! Все такая же, маленькая, худенькая…

Нервные пальцы начали гладить меня по голове.

– Волосы остригла, – констатировалаМалова, – хотя мы же с тобой так долго не виделись! Здравствуй, родная.Знаешь, я наконец-то впервые за столько лет счастлива!

И что оставалось делать? Вырваться изсудорожных объятий несчастной женщины и заявить: «Я не ваша дочь. Монашки так ине сумели ее найти. Умирайте с осознанием того, что вам никогда не помириться сродным ребенком»?

Не знаю, как вы, а я оказалась в этой ситуациинеспособной на честность и с огромным трудом выдавила из себя:

– Здравствуйте… то есть здравствуй!

– Детонька, – всхлипнулаИрина, – я так давно не слышала твой голос! Забыла его совсем.

– Я охрипла слегка, – быстродобавила я, – кха, кха. Уж извини, простуженной приехала.

– Только тебя я ждала, чтобыумереть, – прошептала Ирина, – вот обнимаю и чувствую, ты это, ты!Отчего не хочешь назвать меня мамой?

– Здравствуй, мама, – выдавила я изсебя, фраза далась мне нелегко.

Я никого до сих пор никогда не называламатерью.[5]

Ирина внезапно села.

– Слушай меня! Я виновата очень, носовсем не в том, в чем ты меня подозревала.

По моей спине пробежал легкий ветерок, яобернулась и поняла, что мы с Ириной находимся в палате одни. Полина,сообразив, что Малова сейчас станет исповедоваться перед дочерью, деликатноудалилась.

– Слушай меня, – повторилаИрина, – сядь спокойно, мне надо душу освободить и тебе все объяснить.Когда основные события разворачивались, я молчала, права не имела рта раскрыть,а потом… Ладно, начинаю.

Я затаилась на краю кровати, а Ирина, крепковцепившись в мою ладонь, начала связный рассказ, наверное, больная не разобдумывала свою беседу с дочерью, потому что речь ее текла без запинки.

– Уж не знаю, кто наболтал тебе, что тыявляешься дочерью Марка Матвеевича, – неожиданно твердым голосом завелаИрина, – может, ты с Вероникой Локтевой пообщалась? Вот уж кто ревнивицейбыла, она меня ненавидела, ну, да я все расскажу по порядку.

Ирина Малова была на два года старше своейсоседки Луизы, но это не мешало девочкам дружить. Говорят, чтопротивоположности легко сходятся, я не уверена в этом, но активная, бойкая,говорливая Ирина и тихая, скромная, незаметная Луиза великолепно дополняли другдруга. Малова в этой паре была лидером, а Луиза ведомым, покорным придатком,она охотно выполняла все поручения подружки и слепо повиновалась ей.

Доходило до смешного. Луиза носила ту жеприческу, что и Ирина, и никогда не выражала собственного мнения ни по какомуповоду, стратегические решения в этом тандеме принимала Малова. Это ей пришло вголову, закончив школу, укатить из Веревкина в Москву, поступать в институт. Наробкое замечание Луизы: «Ну кому мы там нужны?» – Ирина ответила:

– Никому, и что из этого? Надо же хотьпопробовать получить хорошую профессию!

Высказалась и укатила в Москву, поступила ввуз и через два года велела Луизе нести документы в тот же институт. Луизочка,как всегда, повиновалась и тоже стала студенткой. Ирина, первой получив диплом,устроилась на завод, где работал Марк Матвеевич. На оборонное предприятие бралитолько людей с чистой анкетой, а документы у Маловой были просто образцовыми:русская, комсомолка, отличница, происхождение деревенское, никаких сомнительныхродственников в роду.

Попав на предприятие, умная, хваткая Иринастала делать карьеру и через год оказалась в лаборатории, которая работаланепосредственно с главным конструктором. Очень скоро Маловой стало понятно:Марк Матвеевич жуткий бабник, ни одна мало-мальски симпатичная юбка непроходила мимо взора начальника, но он внешне вел себя прилично, рук нераспускал, знаков внимания понравившимся девочкам очень явно не оказывал, ивначале Ирочка подумала, что Марк Матвеевич издали глотает слюнки. Но затем онасообразила, как действует сластолюбец.

В лаборатории работало всего пять человек,одни женщины. Две из них, Ирочка и Оля Рыкова, увольняться не собирались,девушки считали, что им страшно повезло: богатый завод платил хорошую зарплату,давал продуктовый паек, на предприятии имелась поликлиника, спортивныйкомплекс… В общем, и Малова, и Рыкова старались изо всех сил, чтобы начальствобыло ими довольно. А вот остальные девочки менялись быстро, приходили, работалимаксимум полгода и сматывали удочки. Ира только диву давалась, ну почемуглупышки так странно себя ведут! Отчего не желают зацепиться за хорошую работу?Но потом ей открыла глаза Оля Рыкова. Глядя как-то раз на опустевший у окнастол, она тихо сказала:

– Повезло же нам.

– В чем? – спросила Ирина.

Рыкова оглянулась, удостоверилась, что вкомнате никого нет, и вздохнула.

– Вот, опять уволилась!

– Бывают же дуры на свете, из такогоместа убежать! – воскликнула Ира.

Оля прищурилась:

– Будто ты не понимаешь почему!

– Не понимаю.

– Не ври.

– Да точно, – растерянно ответилаМалова.

Рыкова хмыкнула:

– Каждая из девчонок с Марком Матвеевичемроман крутила, тихо дело обстряпывали, но я все равно поняла. Надеялись небосьна создание семьи, наш-то не женат. Только ничего не получалось. МаркМатвеевич, похоже, долго с одной бабой жить не может, вот и увольняются потом,или он так делает, что их выгоняют. Жуткий бабник, ни одной юбки не пропустит,думаешь, чего он девок постоянно в кабинет зазывает?

Ира пожала плечами:

– Так он и меня порой приглашает, поработе, но никогда никаких поползновений не делал!

Рыкова тоненько засмеялась:

– Меня тоже стороной обходит, знаешьпочему? А ну, глянь в зеркало. Ты, как и я, смуглая, черноволосая, с каримиглазами, полная. А у Марка Матвеевича иной стандарт, ему блондиночки по душе,маленькие, хрупкие. Вот с такими он крутит романы, усекла? Только недолго емукотовать осталось.

– Почему? – заинтересовалась Ирина.

Ольга сморщила нос: