— Но все равно мне с ними встречаться, потому что онипредложили пятнадцать кусков за час моего времени.

— Я бы мог вытянуть из них двадцать. Они в отчаянии, яэто чувствую. Если мы их просто отошьём, они найдут кого-нибудь менеереспектабельного и менее законопослушного.

Я закрыла глаза и медленно выдохнула. Терпеть не могу, когдаБерт прав, и сейчас как раз был такой случай. Дойдя до определённого уровняотчаяния, люди становятся способны на глупости. Страшные, кровавые глупости. Мы— единственная фирма аниматоров на Среднем Западе. Есть ещё одна в НовомОрлеане и одна в Калифорнии, но они не возьмутся за такую работу по тем жепричинам, что и мы — новые законы. Я могла бы сказать, что из сострадания кклиентам — но на самом деле мысль поднять зомби и спросить, кто его убил,настолько соблазнительна, что некоторые из нас пытались. Мы думали, что это неполучается из-за психологической травмы убийства, или просто аниматоры слишкомслабые, но дело было не в этом. Если тебя убили, то встаёшь из могилы ты толькос одной мыслью в мёртвой голове — отомстить. Пока ты не отомстишь, ты ничьихприказов не слушаешь, даже того аниматора или жреца вуду, что поднял тебя измогилы.

Но если никто из достойных специалистов такого делать небудет, это ещё не значит, что не найдутся недостойные. И здесь, и по всейстране есть люди, у которых талант намного выше морали. На профессиональныекомпании никто из них не работает — либо уволены как обуза, либо никогда инаняты не были: одни потому, что и не хотели, но в основном — потому чтодействовали втайне и вряд ли хотели, чтобы их действия стали известны властям.Они сидят тихо, не высовываются, не дают рекламы, но если начать размахивать двадцатьюштуками зелёных, они вылезут из кустов. Брауны найдут кого-нибудь, ктосогласится выполнить их просьбу, если они заплатят. Кого-нибудь, кто назовётсявымышленным именем, поднимет парнишку и даст деру с деньгами, оставив родителейразгребать бардак и объясняться с полицией. Известен прецедент в верховном судеНовой Англии, когда обвинение потребовало смертного приговора для человека,который заплатил магу за убийство с помощью магии. Не знаю, чем оно кончится, ичто там решит верховный суд. Но я никогда себе не прощу, если Брауны найдуткакого-нибудь нечистоплотного аниматора и кончат смертным приговором. В смысле,это вечно будет меня грызть, тем более, если я могу это предотвратить прямосейчас.

На Берта я посмотрела так, как он того заслуживал. Дала емупонять, что он жадная скотина, и от денег отказался отнюдь не из гуманныхсоображений. Он улыбнулся мне в ответ, потому что понял значение этого взгляда.Понял, что я это сделаю, как мне ни противно.

Миссис Барбара Браун была белокурой, а мистер Стив Браун —брюнет с седеющими висками. Он был выше её дюймов на пять, а во всем остальномони очень друг другу соответствовали. Отлично были видны хорошенькаяшкольница-чирлидер и красавец-футболист с широкими плечами и резкими чертамилица, хотя годы, горе и лишний вес немного это скрывали. Глаза у них блестели,но блестели немного ненатурально, почти неприятно. Она говорила слишком быстро,а он — слишком медленно, будто обдумывая каждое слово. А она — так, как будторассказывать о сыне ей необходимо, иначе она взорвётся или сломается.

— Круглый отличник он был, миз Блейк, а вот последняякартина, которую он писал. Акварельный портрет младшей сестры. Он такой былталантливый!

Она держала картину, принесённую в чем-то вроде тонкогоатташе-кейса, не помню, как эта штука называется.

Я послушно посмотрела на картину. Очень мягкие тона,прозрачно-синие и бледно-жёлтые, а кудри у ребёнка почти белые. Девочкасмеялась, а художник сумел передать сияние глаз, для чего обычно нуженфотоаппарат. Хорошая картина. Для ученика предвыпускного класса — простозамечательная.

— Чудесная картина, миссис Браун.

— Стив не хотел, чтобы я её приносила. Он сказал, вамона не нужна, но я хотела, чтобы вы увидели, какой он был, и тогда вамзахочется сделать, что мы просим.

— Я просто не думал, что вид картины Стиви окажетвлияние на миз Блейк, Барбара, только и всего.

Он погладил её по руке, а она совсем не отреагировала. Будтоон её и не трогал. Я начинала понимать, кто в этом трагифарсе движущая сила.Именно что в фарсе. Она не говорила, что хочет поднять своего сына в видезомби, чтобы он сказал, кто его убил. Она говорила так, будто убеждала менявоскресить его как Лазаря, по-настоящему вернуть. Берт слышал это в её голосе ине понял, или оставил мне разбираться?

— Он был блестящий бегун, и футболист тоже. — Онаоткрыла школьный ежегодный альбом на соответствующей странице, и я увиделаСтиви Брауна в шортах с эстафетной палочкой, пригнувшегося, лицо полностьюсосредоточенное. Волосы тёмные, не длинные. Стиви Браун стоит на коленях наземле в полной футбольной экипировке, шлем рядом на земле. Он широко улыбаетсяв камеру, пряди волос сползают на глаза. У него волосы отцовские, а лицо как уматери, только тоньше, моложе и ярче, а губы и глаза тоже отцовские.

А вот он возится со школьным альбомом на монтажном столе,лицо очень серьёзное. Парнишка выглядел как легкоатлет — тощий, мускулистый, ноне объёмный. Я бы не выбрала для него футбол — недостаточно мясистый юноша.Впрочем, он мог бы за лето перед выпускным классом набрать массы. Теперь этогоуже не будет.

Школьная вечеринка; его и его подругу-выпускницу коронуюткоролём и королевой. Их фотография на фоне фальшивых звёзд и изобилия блёсток.Он сияет улыбкой в объектив. Волосы он постриг и пригладил, и они идут ему кудабольше, чем на том снимке, где он занимается бегом. В белом смокинге он кажетсявыше. Девушка белокурая, похожа на его мать, только в более высоком и стройномварианте. Выглядит она красиво и уверенно, и улыбка у неё загадочнее, чем уСтиви будет когда-нибудь. Судя по этим фотографиям, они даже и думать недумали, что жить им осталось не больше шести часов.

— Кэти и Стиви встречались почти два года. Влюблённыесо школы, как мы со Стивом.

Она подалась вперёд при этих словах, приоткрыв губы иоблизывая их, будто у неё все время рот стремился пересохнуть.

Муж продолжал гладить её по руке и смотрел на меня тёмнымикрасивыми глазами, очень похожими на глаза его покойного сына. Его глаза, еготакое усталое лицо извинялись передо мной — за то, что я должна это все видеть,слышать, быть здесь.

Мне было не до тонких намёков глазами. Единственное, что ямогла сделать — это сочувственно кивнуть и посмотреть на него вместо неё. Онслегка кивнул, когда Барбара его не видела. Это был миг между нами, мужиками. Ятебя вижу, ты меня, я понимаю, что ты имеешь в виду, а ты понимаешь меня. Будья больше девушкой, я бы что-нибудь сказала вслух, для уверенности.

— Да, он, видно, был замечательный человек, —сказала я.

Она ещё чуть подалась вперёд, держа в руках небольшой фотоальбом,такой, как бабуси носят в сумочках. Она раскрыла его, и передо мной пошлифотографии темноволосого младенца, потом ребёночка, стоящего на ногах, потомпервоклассника.