— Помоги, — шепнула я.

— Всем выйти! — велел он.

Все глаза обернулись к нему.

— Вон, вон, все! — заорала я и попыталась к нимброситься, но Натэниел перехватил меня за талию, и я не стала сопротивляться.Заставила себя не сопротивляться. Но продолжала кричать: — Вон, все выйдитевон!

Стив Браун ухватил жену за руку и поволок к двери. Наконец иБерт зашевелился, взял её за другую руку, помогая. Смотрел он на меня так,будто никогда раньше не видел — может быть, так оно и было. У Берта дар видетьтолько то, что он хочет видеть.

Мелькнуло побледневшее лицо Мэри, и дверь захлопнулась, акрик «Все выйдите вон!» сменился бессловесным, бесформенным воплем. Резкиевыкрики вырывались у меня из глотки, пока она не охрипла и я не свалиласьмешком на руки Натэниела.

До сих пор я ощущала своего зверя как большую собаку иликошку, которая трётся мехом о моё тело и сознание, но сегодня я поняла, что этов звере ещё не самое опасное. Самое опасное в том, что он — животное, аживотные не различают добра и зла. Я орала, потому что прекратить и делатьчто-то другое означало риск, что может вернуться то же намерение, и я не былауверена, что смогу противостоять ему второй раз.

Натэниел звал меня по имени, но я не могла ответить. Ябоялась ответить. Боялась, что если я хоть на миг задумаюсь, тот холодный разумснова возьмёт верх. Натэниел упал на колени, держа меня по-прежнему за талию.Это внезапное движение меня спугнуло, заставило прекратить крики, будтощёлкнули выключателем. Второе сознание вплыло в тишину. Но оно уже не былохолодным, оно было испуганным. Леопарды — одиночки, и только три причины бываюту диких леопардов для встречи: подраться, потрахаться или сожрать. Он тот, ктолибо набьёт нам морду, либо нас оттрахает, либо сожрёт. В этом страхе, ревевшему меня в мозгу, других вариантов не было. Я-то думала, что понимаю, что такоереакция «дерись или беги», но такого и близко не было. Все, что я испытывалакак человек, было бледной тенью этого. Потребность ударить или удратьпронизывала меня до костей. Все тело гудело ею, все сильнее, все быстрее,потому что драка будет насмерть.

Я заставила себя не паниковать, не вырываться, не отбиватьсяот Натэниела. Можно из этого выбраться. Я это знала, и второе сознание тожезнало это. Можно выбраться. Можно спастись. Но то немногое, что осталось во мнеещё от человека, знало, что Натэниел нас не тронет. Мы должны дать ему нассдержать, должны, потому что я знала, что ещё можно спастись. Чего я не знала —так это того, что будет, если я вырвусь. Что если Натэниел не сможет меняудержать, чтобы я снова думала, как разумное существо? Я не хотела этоговыяснять, потому что ничего хорошего точно не будет, а будет такое, с чем япотом жить не смогу.

Я заставляла себя не двигаться. Не сопротивляться, когдаНатэниел опускал меня на пол, обмякнуть в его руках, когда он навалился сверху.Тот, второй разум просто завизжал, когда тело коснулось ковра. Он вопил, чтонас убьют, и он в это верил. У него здесь друзей не было. Я всегда думала, чтомой зверь — хотя бы отчасти волк Ричарда, но сейчас я знала, что это не так.То, что боролось со мной, никогда не понимало общественного порядка стаи. Длянего была только дичь, соперники, партнёры по спариванию и детёныши. Адетёнышем я уже не считала Натэниела ни в малейшей степени.

Я позволила ему положить себя ничком на ковёр. Юбкаоказалась слишком короткой, чтобы расстелиться по полу, и она стала задираться.Тело Натэниела прилипло к моей спине, руки держали мои запястья. Я стараласьподавить вопящий голос у себя в голове, лежать тихо, позволить Натэниелудержать меня изо всех сил. Он не был обучен фиксировать человека на полу, иделал только то, что умел, раздвигая мне ноги бёдрами, чтобы я не могла встатьна колени и его сбросить. Юбка задралась так высоко, что ничего уже не быломежду ним и мною, кроме моих трусиков и его брюк. До ужаса беззащитное положение.Даже то во мне, что ещё было мной, этим не было довольно. Потому что, кактолько тебя вот так прижмут, то от тебя ничего не зависит. А я люблю, когдаесть выбор. Выбор — это возможность спастись.

Натэниел мне плохого не сделает. Не сделает. Не сделает.

Я повторяла это снова и снова, пока он пристраивался. Зверьво мне знал, что в этом положении он может нам спину поломать. Для меня самойэто выглядело как подготовка к изнасилованию. Я знала, что Натэниел этого несделает, и ещё знала, что если собираешься кого-нибудь изнасиловать, то надосначала одежду снять, а потом уже ставить в такую позу, потому что иначе руки утебя будут заняты, а штаны сами не расстёгиваются. Логически рассуждая, мненичего не грозило, но логика не всегда побеждает страх. Зверь боялся, потомучто другому леопарду доверять не умел. Я боялась, что будет, если самаянедоминантная личность среди всех мне известных не сможет меня достаточноподавить, чтобы я не вырвала ему горло или не проломилась через хилуюперегородку офиса и не растерзала всех, кто снаружи. Что Натэниел мне плохо несделает, я верила — я не верила, что он сможет меня удержать и обезопасить всехостальных. Разве не умолял он меня сегодня утром всадить зубы ему в шею ипустить кровь? Я боялась, что он… ну, не дотягивает. Не дотягивает до леопарда,до мужчины, до личности, наконец. Сомнения питали страх, страх раздувалсомнения, и я потеряла — потеряла себя, потеряла контроль.

Последней ясной мыслью, пока ещё панический страх не заволоксознание, была такая: «Подняться с пола!» Я должна была встать. Я все забыла,даже забыла, как пользоваться собственным телом, как драться. Остался толькострах, а страх не строит планы — он реагирует.

Расслабленная неподвижность, к которой я себя вынудила,пропала, и я заметалась, стала бросаться из стороны в сторону, вскидываться. Ябилась всем телом, каждой мышцей. Все, что во мне есть, я в буквальном смыслебросила на одно — подняться с пола.

Натэниела швыряло вместе со мной. Он изо всех сил старалсяудержать мои руки на полу, прижать бедра, не дать свести ноги, чтобы я неподнялась на колени и его не сбросила. Я чувствовала, как он борется, но он непривык быть сверху.

Бросившись влево, я приподняла нас обоих. Он немедленнопридавил нас обратно, и я ощутила, насколько он мог бы быть силён. С огромнойсилой придавил он меня к полу. Я ничего не смогла бы сделать против этой силы,если бы он захотел отпустить одну мою руку и полезть ещё куда-нибудь, но ондержал оба моих запястья, и пусть я не могла подняться, но и он неконтролировал меня полностью.

Что-то он говорил, не знаю уж, сколько времени повторял это,но я только теперь поняла.

— Анита, не заставляй меня делать тебе больно, Анита,прошу тебя, прошу, пожалуйста! — Он почти выкрикнул последнее слово.

Испуг в его голосе сказал моей леопардихе, что мы побеждаем.Мы его заставили нас бояться, и он нас отпустит. Пришпоренная кошка вместе сомной бросилась опять влево. Так, если сейчас он не стукнется спиной о стол, мыначнём кататься на спине и стряхнём его. Я снова закричала, но уже не в страхе,а торжествуя.