– Кого-то казнили в тюремных подвалах Дворца дожей, –шепнула Троянда, ни к кому не обращаясь, но Григорий услышал и покосился нанее:

– Откуда ты знаешь?

– Слышишь? Это звонит Малефичио – самый маленький колоколСан-Марко. Maleficio означает «преступление»: его звон оповещает народ о свершившейсяказни.

– Царство небесное! – перекрестились Григорий с Васяткою, иТроянда, эхом отозвавшись: «Царство небесное!» – тоже осенила себя крестнымзнамением. Спутники поглядели на нее косо, и только тут Троянда сообразила, чтокрестилась не справа налево, по-православному, а слева направо, как привыкла вмонастыре. Никто ей ничего не сказал, но, спеша загладить свою оплошность, оназатараторила:

– У Сан-Марко несколько колоколов, и всякий имеет своеназвание, всякий в свое время звонит. Самый большой из них Марангона (Marangoni– ремесленники, столяры, – пояснила она) – будит Венецию по утрам, призываетлюдей на работу и возвещает о предстоящем заседании Большого совета. Сразувслед звонит Троттьера. Trotto означает – в спешке, и назван он так потому, чтопри его звуке члены Большого совета должны уже спешить во Дворец дожей. Нонаотмечает полдень, Мецца-терца сообщает о заседании сената, ну и Малефичио… этоя уже говорила.

Ей никто не ответил: Григорий и Васятка ловко подняли лодкуна гребень волны, правя к берегу.

Они приближались к городу, и на горизонте, мрачная, темная,едва различимая в бледном свете луны, выступала Венеция со своими зданиями итусклыми огнями, подобная похоронной процессии с ее гробами и факелами,застывшей на безграничном пространстве.

Слева, в необычайном безмолвии, углубился в берег каналОрфано, неподвижный и пустынный; это спокойствие черной и сияющей воды пронзилоТроянду страхом. Взор ее утонул в холодной глуби. Какое страшное бытие немойночной воды!

Лодка скользила дальше. Церкви и дворцы вырастали по обестороны канала, и отражения их плавали на воде, как призраки. Меж двух домовоткрылся Сан-Марко, и его очертания вспороли мрак бесчисленными своими остриямии закруглениями. Мелькнула площадь с ее колоннами и колокольней меж двух рядовфонарей, подобная фантастическому видению, вызванному волшебником, – и лодкауглубилась в боковые каналы, окольными путями пробираясь к Мизерикордии.

Венеция спала; лишь изредка фонари отражали в воде свойтрепещущий сноп; ни одной фигуры не было видно, не слышалось никакого шума,только иногда покрикивал полусонный баркайоло, медленно влача по волнамодинокую гондолу. То и дело лодка пронизывала темное пространство под мостом,потом медленно скользила вдоль основания какого-нибудь дворца, невидимого внепроницаемой, будто в погребе, тени. Изредка тьма рассеивалась: был виденодинокий фонарь, уныло дрожащий в ночи и бросающий свое белое мерцание начерную лоснящуюся поверхность воды. Когда канал особенно сужался, слышно было,как волны плещут о разбитую лестницу, об изъеденный фундамент. Случайный лунныйлуч высвечивал окна с железной решеткой или покрытую плесенью стену, а вокругпутаницу переплетающихся каналов – извилистых вод, уходящих вглубь междуневедомых очертаний.

Иной раз Троянде казалось, что они сбились с пути и давнозаблудились в лабиринтах каналов. Но немеркнущий свет Сан-Марко по-прежнемуоставался точно справа – значит, они держат курс более или менее правильно.Гребцы терпеливо и послушно следовали ее указаниям, не задавая вопросов, неворча, что путь столь долог. Окажись здесь Прокопий, он бы, конечно, всю душувынул у Троянды своим нытьем, однако Прокопий остался на корабле. Дело было нев том, что он струсил или старший брат так уж за него боялся. Трояндепоказалось, будто Григорий бережет Прокопия потому, что тот знает нечто, чегоне знает больше никто. Какая-то тайна, открыть которую мог только Прокопий… иэта тайна была неведомым образом связана с Аретино. Любопытство, впрочем, нетревожило Троянду: рано или поздно она узнает эту тайну, ведь именно ейпредстоит свести русских с Аретино.

Ох, но что будет, когда они узнают, что Гвидо – не муж ей?Этого нельзя допустить! Почему-то ей становилось тошно при мысли, что Григорийпоймет: он спасал всего лишь случайного любовника своей случайной любовницы. Неего дело, конечно… но жизнью-то он рискует своей, а не чужой!

Запах затхлой воды, окружавшей их, стал сильнее, и Трояндавзволнованно выпрямилась: впереди был тупик, дальше предстояло идти пешком. Все-такиони не сбились с пути! Вот если бы и дальше удача сопутствовала им… Но теперьтолько всевышний мог помочь! И Троянда молилась – про себя – все время, покаони торопливо поднимались по крутой лестнице к стене Нижнего монастыря. ЗдесьТроянде пришлось порядком пошарить в зарослях дикого винограда, обвившегостену, прежде чем руки ее наткнулись на железо. Щеколда заржавела, и Васяткадолго раскачивал ее и расшатывал, шумно переводя дыхание и чуть слышноматерясь, пока та наконец не поднялась и они не протолкались в узенькую щелькалиточки, в которую, Троянда не сомневалась, не проходил никто со дня смертистарой Гликерии. О ней просто никто не знал!

Неслышно, таясь в тени лимонных деревьев, они добрались доограды, разделявшей сады двух монастырей: Верхнего и Нижнего. Ограда состоялаиз грубого камня, и ловкая нога Васятки без труда нашла в ней удобные выступы.Забравшись наверх, он подал знак – и Троянда тоже начала взбираться. Григорийснизу поддерживал ее, и прикосновения его она ощущала так остро, что ноги ее тои дело соскальзывали с каменных выступов. Васятка поймал ее за руку. Через мигрядом оказался и Григорий, который, чудилось, даже не взобрался, а взлетел наограду. Не дав себе времени отдышаться, они на четвереньках поползли по мягкомуземляному склону, за которым начинался Верхний сад.

Стояла глубокая ночь, и время все дальше уходило отполуночи, приближаясь к рассвету. Это был час, когда утомляются и погружаются вдрему самый зоркий глаз, самое чуткое ухо, и Троянда не особенно удивиласьтому, что им удалось без помех пройти темным садом и добраться до подвальногоокна, забранного решеткой. Завидев ее, Васятка крякнул, отстранил Троянду идвинулся вперед, засучивая рукава и явно намереваясь выламывать прутья изстены. Троянда едва успела его удержать и без всяких усилий убрала решетку,которая была лишь слегка вкопана в землю и прислонена к окну.

– Вот уж… – начал было Васятка громким шепотом, но Григорийуспел вовремя пихнуть его в бок. Великан болезненно выдохнул – но больше неиздал ни звука.

А Григорий вообще слова не сказал с тех пор, как онарассказывала о колоколах. Может быть, он вообще молчун? И не будет потомзадавать Гвидо ненужных вопросов…