– Наваждение бесовское! – И Троянда сделала для себя сразудва открытия: во-первых, незнакомец говорил по-русски, а во-вторых, этот жесамый голос она уже слышала вчера. Припомнила она и то, что этот человек всевремя нудил и был чем-то недоволен. Троянда отыскала в памяти даже имя –Прокопий. Точно, его называл Прокопием обладатель густого, уютного баса. Егозвали, кажется, Васяткою, хотя имя сие больше пристало бы дитяти. А вот иВасятка подал голос – значит, и он здесь. – Эта самая, что ль? – нерешительнопробасил второй пришедший, а потом захохотал, словно молотом начал бить понаковальне: – Я ж тебе говорил, что Гриня своего не упустит!

– Помолчи! – огрызнулся Прокопий и высоким, встревоженнымполудетским голосом позвал: – Гриня! Гри-инь! Да проснись же! Ты живой аль нет?

– Жи-во-ой? – закатился своим громовым хохотом Васятка. – Даты на его женилку погляди. У мертвых-то, чай, таких стручков не растет.

– Гри-инь! – чуть не зарыдал Прокопий. – Григорий! Да тывстанешь или нет?

– Аль не видишь – встал уже! Дыбом! – не унимался Васятка. –Знать, находка наша к делу пришлась.

– Умолкни, Васятка, – раздался третий голос – невнятный,сонный, при звуке которого у Троянды сердце забилось с перебоями. – От твоегобасищи голову ломит.

– Да ты похмелись, Гриня, – посоветовал Васятка, существенноутишив свои громовые раскаты. – Все и пройдет. Как говорится, от чего заболел,тем и лечись.

– Да я и не пил вчера, с чего ты взял? – буркнул тот, когоназывали Гриней, а потом Троянда услышала шлепанье босых ног по полу, громкийвсплеск воды и жизнерадостное проклятие, из чего заключила, что ее неведомыйлюбовник плюхнулся в чан и обнаружил, что вода в нем почти ледяная.

Впрочем, отчего же он столь неведомый? Теперь Трояндакое-что о нем знала. Например, что его зовут Гриня, Григорий, и что он не былпьян, когда занимался с ней любовью…

Она так глубоко задумалась, хорошо это или плохо, что вздрогнула,когда после нового всплеска – очевидно, Григорий выбрался из чана – раздалосьвосклицание:

– Да где ж она?

– Кто? – спросил после паузы Васятка с таким тонкимехидством в своем толстом голосе, что Троянда невольно усмехнулась.

– Да она… русалка! – пробормотал Григорий. До Трояндыдолетел шорох одежды, потом шаги – и занавеска, за которой она скрывалась,отлетела в сторону.

Троянда обомлела… Напротив нее стояли трое мужчин, однакодвоих – худого малорослого юношу и широкоплечего здоровяка – она едва заметила,во все глаза уставившись на третьего: со спутанными светлыми волосами, ихмурыми бровями, и горбатым носом. Рослый, статный красавец в длинном камзоледержался грозно и сурово. Вот только глаза у него сияли – они-то и выдавалиего, эти голубые глаза!

Широкая улыбка раздвинула губы Григория, и он восторженновоскликнул:

– Да ты наяву еще краше, чем во сне! Но постой, девушка… Натебе же вчера ничегошеньки не было! И где ты взяла это платье?

– В сундуке, – робким кивком указала Троянда, страшносмущаясь недовольства в его взгляде: все-таки она надела чужие вещи без спроса.А может быть, дело в том, что он предпочел бы видеть ее раздетой?.. Она неуспела прочесть в его глазах ответ на свой безмолвный вопрос: вперед сунулсяюноша, и стоило Троянде услышать его, как она поняла: это и есть Прокопий, ифизиономия у него столь же противная, как голос. Надо думать, и натура таковаже!

– В сундуке-е? – не то протянул, не то провыл Прокопий снепередаваемо озабоченным выражением. – Откуда ж в твоем сундуке бабья справа?

– Да так, купил! – дернул плечом Григорий, пятернейрасчесывая свои буйные кудри, и у Троянды вновь замерло сердце, когда онаувидела, как светлые пряди обвиваются меж его длинных пальцев.

– Ку-упил-ил? – вновь взвыл Прокопий. – На что тебе? Аль намаскарад собрался рядиться?

Что-то бухнуло в углу. Троянда поглядела на рыжеволосогокурносого великана с яркими детскими глазами и не сразу поняла, что он таксмеется. Ага, это и есть Васятка. Ну что ж, по голосу и стать, по стати иголос.

– Какой маскарад? – удивился Григорий – Купил для нашейДуняшки.

– Да ты спятил? – ахнул Прокопий. – Чтоб моя сестра… этотбесовский наряд… ты в уме?!

– А что такого? – пожал плечами Григорий. – Ну, купил, хотелдля забавы подарить.

– Tеперь уж не подаришь! – с явным сожалением проговорилВасятка, и Григорий круто выгнул бровь:

– Это еще почему?

Васятка кивком указал на Троянду, которая стояла ни жива нимертва:

– Да уж больно твоей русалке это пристало. Видал ли ты бабу,чтоб отдала столь приглядный наряд, к тому же – венецианскую бабу?

– Я не венецианка, – наконец подала голос Троянда, и глазаГригория, неотрывно глядевшие на нее, словно бы вздрогнули.

– Русская?

Она кивнула.

– Как же ты сюда?.. Откуда? – спросил он так взволнованно, стакой теплотой, что у нее невольные слезы навернулись на глаза. – Татаре, туркиувели? Продали?

Она кивнула. Почему-то язык не поворачивался рассказыватьвсе сначала. Это же сколько надо сказать! И про Марко, который убил ее мать, ипро монастырь, и про Аретино, и… лепестки на траве, и Цецилию, и лунную ночь, икамни, брошенные в ее белое покрывало, и говорящее море… Нет, зачем? Они и неповерят, да и много такого, о чем просто стыдно сказать. Не нужно им знатьвсего. А что сказать? И тут она вспомнила о Гликерии.

– Продали, да, – кивнула сдержанно, – потом выкупили менямальтийские рыцари, привезли в Венецию. Здесь я и осталась.

– И чем промышляешь? – подал голос Прокопий. – Мы тебя наберегу нашли. Рыбачка али как?

– Просто… живу, – растерялась Троянда под пристальным,колючим взглядом этих недобрых глаз, лихорадочно вспоминая все, что когда-торассказывала ей Гликерия: а вдруг начнут выспрашивать, откуда она родом, и всетакое.

– С кем? – спросил Прокопий, усмехаясь, и Троянда поняла,что он изо всех сил старается выставить ее в самом неприглядном свете. Что этоего так разбирает? Надо осадить этого зарвавшегося юнца! И, думая лишь о том,как поставить на место Прокопия, она выпалила:

– С мужем! – а уж потом, увидев, как вздрогнул Григорий,сообразила, что же наделала…