Пальцы его то замирали – и ее тело сотрясалось отнетерпения, то вновь продолжали игру. Дикая, древняя, темная мелодия наполнялавселенную, и женщина извивалась в ее все нарастающем ритме, пока вдруг невскрикнула – тонко, изумленно, – не замерла, не простерла руки… И тогда Григорийрухнул в ее объятия, вцепился в плечи, влился во все ее изгибы, впился вприоткрытый беспокойный рот и припал к нему, как жаждущий – к источнику. Он пилжизнь из ее сердца через губы – и вливал эту жизнь в ее тело, потому что телоего содрогалось, изливалось, извергалось. Она впитывала покидающую его жизньсвоим алчным лоном – и тут же возвращала ее поцелуями. Не будь их рты сомкнутыдруг с другом так крепко, крики их страсти достигли бы берега, а пока воздухрвали неумолчные стоны – гимны наслаждению, которое сотрясало их тела ипотрясало сердца.

Слишком сильно, слишком мощно, почти непереносимо… Ониуснули враз, а может быть, милосердные боги погрузили их в беспамятство,которое сродни смерти – но все же еще не смерть.

А она, смертушка, стояла нынче близко, совсем близко, ибо засчастье, которое испытали эти двое в объятиях друг друга, судьба обычно требуетщедрой платы. Иногда – и самой жизни.

Троянда проснулась оттого, что лежала в чем-то мокром ихолодном.

Открыла глаза, села – и невольно перекрестилась, увидев себяна золотистом, затканном цветами куцем диванчике, в тесном и низком помещении,сплошь деревянном, с занавеской в углу и с круглым окошком в стене, сдиковинной, скудной мебелью. Но поразительнее всего выглядел мужчина, лежащийрядом с Трояндою.

Если ей показался куцым диванчик, то каково же было ему?Длинные ноги свешивались на пол, руки тоже касались пола, голова сползла, такчто на золотистой ткани лежало только стройное, худощавое тело, раз взглянув накоторое Троянда уже не могла отвести глаз.

За всю свою недолгую жизнь она видела только одногообнаженного мужчину – Аретино. Другого – того несчастного в келье – она небольно-то разглядывала, да и большой охоты не было: слишком напряжена ииспугана оказалась Троянда в ту ночь. Его наслаждение было ее целью – онасвоего и добилась, ничего, кроме облегчения, что дело сделано, не ощутив сама.Но теперь… теперь все ее тело сладко ныло от того, что сделал с нею ночью этотнезнакомец, и Троянда невольно зажала ладонью сердце, так вдруг зачастившее отсладостных воспоминаний, что она испугалась, не разбудил бы этот стук спящего.

Но он не шевельнулся, и она могла без помех разглядывать егодолгое тело, и юношески гладкую грудь, и спутанные светлые волосы, и его лицо –горбоносое, с нахмуренными бровями и приоткрытым сонным ртом, который… которыйТроянде вдруг так захотелось поцеловать снова.

Она ужаснулась, что этот человек незнаком ей, что она ничегоне помнит; все тело ее болело, кости ломило, а сердце пело от счастья! Былонечто особенное, как благословение свыше, в том, что она из страшной смертивыплыла в самое бурное, буйное, плодотворное проявление жизни. Вот только еслибы удалось вспомнить, как она сюда попала… Конечно, проснувшись, незнакомец ейвсе объяснит, однако Троянда почему-то испытывала страх перед его пробуждением.А вдруг, проснувшись, он выгонит ее? Вдруг минувшая ночь – для него самоеобычное дело, и ему не составит труда найти другую женщину? Она печальногладила взором загорелые обветренные плечи незнакомца, его бедра и ноги, такиебелые, как будто они принадлежали совсем другому человеку. Незнакомец былбелокож, куда светлее смуглых венецианцев.

Вдоволь налюбовавшись этим необыкновенным телом, онапопыталась рассмотреть то место внизу живота, на котором безвольно лежала его рука,защищая от нескромных взоров уд, постепенно пробуждавшийся, хотя обладатель егоеще крепко спал. Вдруг незнакомец вздохнул, повернулся – Троянда так и сжалась,испугавшись, что он сейчас проснется, – однако он перекатился на живот и сновауснул.

Троянда перевела дыхание – и вновь ощутила под собойнеприятно-холодную влагу.

Посмотрела… да! Если было все и в самом деле так, какпомнится ей, еще диво, что они весь пол не залили, извергаясь навстречу другдругу!

Она огляделась еще раз – и вдруг увидела посреди каюты чан.О, да ведь она вчера уже купалась в нем, потом уснула в тепле… для того, чтобыпроснуться сплетенной с незнакомым мужским телом.

Троянда соскользнула с диванчика, невесомо пробежала по полуи неслышно, стараясь не булькнуть, погрузилась в остывшую воду. Она такстаралась не вскрикнуть от холодного прикосновения, что перестала дышать, апотому, спешно обмывшись, выбралась из чана и принялась вытираться кускомряднушки, брошенным тут же. Тряпица оказалась небольшая и сыроватая, Трояндавозилась долго – и слава богу, потому что, когда вдруг открылась дверь, ееголое тело было хоть кое-как, но прикрыто обрывком ткани. А коли удалось бы ейвытереться быстрей, нежданные гости застигли бы ее там, куда ей так нетерпелось вернуться: на диване, обнимающей спящего красавца и пытающейся егоразбудить… чтобы продолжить утром то, что было так прекрасно начато ночью.

* * *

Остолбенели все, но Троянда очнулась быстрее, чем вновьпришедшие успели разглядеть, сколь же куцым лоскутком она прикрыта. Взвизгнув,девушка одним прыжком очутилась за занавеской и дикими глазами огляделась, ища,во что одеться. Там стоял сундук; она рванула крышку, не заботясь, можно илинельзя, думая лишь о том, чтобы не оставаться голой в обществе трех мужчин. Ееотвратительная тюремная рубаха так и валялась где-то на полу, сырая,испачканная песком, и сейчас Троянда пожалела о ней: сошло бы любое рубище, онана всякую одежду согласилась бы! Однако у нее достало сил изумиться, когда насамом верху вещей, сложенных в сундуке, засверкал, зашелестел мягкий шелк,встопорхнулось белое кружево.

Женский наряд, да какой… Впрочем, восторгаться времени небыло. Троянда в считанные мгновения натянула белую тонкую рубашку, застегнулачерный бархатный корсаж, повязала поверх голубой с алыми розами юбки кружевнойширокий пояс и принялась большим гребнем (отыскался тут же, будто нарочно ееждал!) раздирать спутанные волосы, с затаенным дыханием прислушиваясь кголосам, доносившимся из-за занавески.

Ни звука, однако, не доносилось из-за занавески. Похожебыло, что пришедшие не только остолбенели, но и онемели. Потом оказалось, чтоэто не так: вздрагивающий юношеский голос пробормотал: