– Сюда.

Марк медленно вошел. Комната былаприблизительно двенадцать футов в ширину и двадцать в длину. Освещение хорошее,ковер чистый. Справа две койки, одна над другой. Дорин похлопала по верхней.

– Можешь выбирать себе любую, – разрешила она,изображая приветливую хозяйку. – Стены тут каменные, а окна – небьющиеся, такчто выкинь все глупости из головы. – В комнате было два окна – одно в дверях, идругое – над унитазом. Оба настолько малы, что и голову не просунуть. – Туалетвон там, стальной. Керамических больше не держим. Один мальчик разбил унитаз икуском его вскрыл себе вены. Только это было еще в старом здании. Здесь совсемнеплохо, ты не находишь?

Просто великолепно, хотелось сказать Марку. Ноон быстро терял присутствие духа. Сел на нижнюю койку и поставил локти наколени. Ковер был бледно-зеленым, того же привычного цвета, какой он уженесколько дней разглядывал в больнице.

– Ты в порядке, Марк? – спросила Дорин безмалейшего сочувствия. Она делала свою работу.

– Я маме могу позвонить?

– Не сейчас. Через час сможешь.

– Ну тогда, может, вы ей позвоните и скажете,что у меня все в порядке? Она там ужасно расстраивается.

Дорин улыбнулась, и в макияже вокруг глазпоявились трещины.

– Не могу, Марк. Не разрешено. Но она знает,что ты в норме. Господи, да тебе ведь уже через пару часов в суд.

– Как долго здесь живут дети?

– Недолго. Иногда несколько недель, новообще-то это для временного проживания. Их или возвращают домой, или посылаютв трудовую школу. – Она позвенела ключами. – Слушай, мне надо идти. Замки надвери закрываются автоматически, и, если их открыть без помощи вот такогомаленького ключа, срабатывает сигнализация, и жди беды. Так что ничего такогоне задумывай, Марк.

– Да, мэм.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Телефон.

– Немного погодя, договорились?

Дорин закрыла за собой дверь. Послышалсящелчок, потом тишина.

Он долго смотрел на ручку двери. На тюрьмумало похоже. Нет решеток на окнах. Пол и постели чистые. Стены выкрашены вприятный желтый цвет. В фильмах показывали куда хуже.

Столько опять поводов для беспокойства. Риккиснова стонет, как раньше, пожар, Дайанна, у которой медленно сдают нервы,полицейские и репортеры, не оставляющие его в покое. Неизвестно, с чегоначинать.

Он вытянулся на верхней койке и принялсяизучать потолок. Куда могла подеваться Реджи?

В часовне было холодно и сыро. Круглоестроение прилепилось к стене колумбария, подобно раковой опухоли. Шел дождь, идве бригады телевизионщиков из Нового Орлеана сгрудились у своих фургонов ипрятались под зонтиками.

Собралось приличное количество народу,особенно если учесть, что у покойного не было семьи. Останки его, упрятанные визящную фарфоровую урну, стояли на столе красного дерева. Из скрытых динамиковдоносилась скорбная музыка. Один за другим адвокаты, судьи и немногочисленныеклиенты проходили в зал и усаживались в задних рядах. Раскачивающейся походкойпрошел Барри Нож в сопровождении двух бандитов. Мальданно был одет, какприличествовало случаю, в черный двубортный костюм, черную рубашку и черныйгалстук. Черные туфли крокодиловой кожи. Идеальный хвостик сзади. Он прибыл позднои получил удовольствие от того, что все на него пялились. Что ни говори, а онзнал Джерома Клиффорда довольно долгое время.

Через четыре ряда позади него сидели РойФолтригг и Уолли Бокс, не сводя глаз с хвостика. Адвокаты и судьи смотрели наМальданно, на Фолтригга, опять на Мальданно. Странно видеть их в одномпомещении.

Музыка кончилась, и у маленького пюпитрапоявился священник непонятной веры. Он приступил к длинной и скучной панихидепо Уолтеру Джерому Клиффорду и задействовал в ней все, кроме, разве, имен егокомнатных животных. Этого следовало ожидать, потому что после панихиды вряд лиу многих нашлось бы желание выступить.

Служба быстро закончилась, именно об этом ипросил Роми в своей записке. Адвокаты и судьи взглянули на часы. Сновараздалась душераздирающая музыка, священник закончил.

Последние почести были отданы Роми запятнадцать минут. Ни одной слезы. Даже его секретарша держала себя в руках.Дочь Роми на похороны не приехала. Печально. Он прожил сорок четыре года, иникто не оплакал его уход.

Фолтригг остался сидеть и проводил грознымвзглядом Мальданно, важно прошествовавшего к выходу. Рой дождался, когдачасовня опустеет, и только тогда ушел вместе с Уолли. Телевидение было наместе, как он и рассчитывал. Немного раньше Уолли вроде бы проговорился, чтовеликий Фолтригг собирается присутствовать на панихиде и что, возможно, БарриНож тоже появится. Ни Уолли, ни Фолтригг не имели ни малейшего представления,придет Барри или нет, но сплетня есть сплетня, и за ее точность никто неотвечает. Кстати, тут они попали в яблочко.

Репортер попросил, пару минут на интервью, иФолтригг поступил так, как поступал всегда. Он взглянул на часы, принялсмущенный вид и послал Уолли за машиной. Потом он сказал, как говорил всегда:

– Ладно, валяйте, только побыстрее. Мне черезчетверть часа надо быть в суде.

В суде он не был уже три недели. Он вообще-тобывал там самое частое раз в месяц, но, если его послушать, прокурор не вылезализ суда, сражаясь с нарушителями и защищая интересы американскихналогоплательщиков. Эдакая гроза преступников.

Он открыл зонтик и взглянул в объектив камеры.Репортер держал микрофон перед его носом.

– Джером Клиффорд был вашим соперником. Почемувы пришли на его похороны?

Фолтригг неожиданно опечалился.

– Джером был хорошим адвокатом и моим другом.Мы много раз находились по разные стороны, но уважали друг друга. – Вот так.Мужик умер, а он все осторожничает. Он ненавидел Джерома Клиффорда, и ДжеромКлиффорд платил ему тем же. Но перед камерой предстал опечаленный друг.

– Мистер Мальданно нанял нового адвоката иподал прошение об отсрочке. Что вы по этому поводу скажете?

– Как вы знаете, судья Лемонд назначилслушание по этому прошению на завтра на десять утра. Решать ему. СоединенныеШтаты готовы к судебному процессу, когда бы он его ни назначил.

– Вы рассчитываете найти тело сенатора Бойеттадо начала суда?

– Да, я считаю, мы уже близко.