Он дернул зажигание. Мотор взвизгнул и затих. Он дернул ещераз, вдавил газ, так что его бросило назад и в сторону, и вылетел со двора, каклихой летчик на новом истребителе. Непривычная к такому обхождению машинатяжело плюхнулась в лужу, выкарабкалась и понеслась по пустой улице. Грязнаявода веером летела из-под колес.

Никоненко молчал, и она молчала тоже.

Будешь знать, как лезть в мою машину, думал он, в бешенствевыкручивая руль. Думаешь, раз у тебя очки за пятьсот долларов, значит, тебе всеможно. Дверь как-то открыла, пальчиком в спину тыкала, еще просила не пугаться,зараза, сука!.. Вот сейчас сдам в ближайшее отделение за попытку угона машины,посидишь ночку в обезьяннике, посмотрим утром, какая ты оттуда выйдешь!..

Сажать ее в обезьянник он не стал.

Выехав на Ломоносовский проспект, он стал быстро остывать, илюбопытство его разбирало — зачем он ей понадобился? Какого рожна она егокараулила? Или караулила она вовсе не его, а идея засесть в его машине родиласьу нее, так сказать, экспромтом?

Интересно, что она станет делать, когда он довезет ее доночного Сафонова и бросит? Пешком в Москву пойдет? Или кинется такси вызывать?

Ее упорное ледяное молчание теперь вызывало у него уважение.Она смотрела в окно и сидела совершенно спокойно, как в собственном офисе, незадавая ни одного вопроса.

Надо же, какая девка! Кремень. Скала. Сталь. Броненосец“Потемкин”.

От того, что из-за позднего времени в городе было пусто, иеще от злости он доехал до своей деревни на удивление быстро.

У низкого от наваленных сугробов собственного забора онпритормозил, ткнул машину мордой в ворота, вышел и бахнул дверью. Просто так,для порядка. Чтобы она знала, как он зол.

Он был чертовски зол, как писал в своих романах Голсуорси.

Почему-то фамилия английского классика опять привела его вбешенство.

Сидела бы лучше в своей суперквартире, почитывала Голсуорси,попивала кофеек из чашки китайского фарфора, покачивала ногой и помахивалапахитоской.

Снежная Королева, блин!..

Он потрепал подсунувшуюся мокрую морду Бурана, спросилстрого, чем он целый день занимался, и распахнул ворота — одна створка какстворка, а вторая еще с прошлого года покосилась. Тогдашняя дама его сердца подигривое настроение выезжала с участка и с непривычки задела ворота. Еще зеркалана его машине снесла и крыло оцарапала. Так он и не собрался створку приладитькак следует. Дамы сердца давно уж нет, а створка все болтается.

Впрочем, сердце в его “дамских делах” никогда неучаствовало. К ним имели отношение совсем другие части тела.

Он вернулся в машину, внутри которой царили настороженноемолчание и дорогие духи. После уличной влажной весны, запаха талой воды имокрой собачьей шерсти духи по-змеиному вползли ему в мозг, в висок, и в горлестало сухо, а в позвоночнике холодно.

Ну и что дальше? Как долго она собирается сидеть?

— Я приехал, — сообщил капитан Никоненко скучным голосом, —вылезайте. На ночь машину я закрываю.

Он не видел, как она выходила, но по тому, что стукнулазадняя дверь, понял, что вышла.

— Буран, на место! — скомандовал он собаке. — К станции поулице налево, Алина Аркадьевна. Километра полтора. Вот прямо пойдете и упретесьв станцию. Может, на последнюю электричку еще успеете, — добавил он с некоторымзлорадством.

— Благодарю вас, но в Москву я не поеду, — сообщила онаиз-за машины.

— Да ну? — удивился капитан. — Ну, как хотите. Спокойнойночи.

И пошел по дорожке к крыльцу.

— Игорь Владимирович, — позвала она негромко.

Расчет был верен. Киношный прием — “этих отвести во двор ирасстрелять” — всегда срабатывал безотказно.

— Да-да, Алина Аркадьевна, — откликнулся он учтиво.

Она выбралась из-за машины и подошла к нему. Он стоял исмотрел, как она подходила.

— Давайте на этом закончим, — сказала она уверенно, —хватит. Я еще в Москве сказала, что оценила ваш гнев по достоинству. Мне нужнос вами поговорить.

— Говорить не хочу, — он повернулся, чтобы идти к дому, — яза день наговорился. Мне с утра опять работать. До свидания, Алина Аркадьевна.

— Мне позвонили, — сказала она быстро, — уже под вечер, былотемно. На время я не смотрела. Мне позвонили и сказали, что Федор в школесильно упал, ушибся и его забрала “Скорая”. Нужно подъехать в Морозовскуюбольницу. Я перепугалась, быстро собралась и… — она перевела дыхание, и онотчетливо услышал, как с сосулек торопливо капает вода и вздыхает Буран, — и…тогда…

— Да, — сказал он нетерпеливо, — что?

— Позвонила мама. Мы уже три раза созванивались, и онавообще-то не должна была звонить, но почему-то позвонила.

Ей трудно говорить, понял догадливый капитан Никоненко.Трудно и страшно. Что-то произошло такое, отчего говорить ей трудно.

Она была совершенно спокойна, когда в ее квартиреосматривали труп домработницы. Или казалась спокойной? Что могло произойти, чтотак ее напугало?

— Что случилось с вашей мамой?

— С мамой ничего не случилось, слава богу, — она сняла очкии снова надела. — Мама сказала, что отец повел Федора в “Кодак”, на какой-тофантастический фильм. Он привез его из школы, они выучили уроки и поехали вкино. Только что. Я разговаривала с ней и выходила из офиса и даже махнулаохраннику. Я ничего не поняла. Переспросила. Мама повторила. Я была уже в двухшагах от подворотни, в которой стоит моя машина. Там было совсем темно, и явдруг поняла совершенно точно, что до машины не дойду. Что человек, который мнезвонил, — там. И ждет меня.

— Вы никого не заметили? — спросил он быстро.

— Нет. Было совсем темно, и я вдруг очень испугалась, простоужасно. Я побежала обратно на работу, вызвала такси и поехала к Мане. ОколоМаниного дома я увидела вас и решила, что должна с вами поговорить, а выкуда-то помчались. Ждать вас на улице мне было страшно. Я открыла дверь и села.Потом вы вернулись и стали на меня орать.

— Как вы открыли дверь?

— Рукой, — она усмехнулась, — вы ее не заперли. Я села изаперла ее за собой.

Он молчал, и она вдруг заволновалась.

— Вы можете мне не верить, конечно, но это все правда. Идомой я не поеду. Ни за что. Он меня убьет. Я теперь знаю совершенно точно, чтоубьет. Как Лилю убил. И я не понимаю, не понимаю, — вдруг крикнула она ему влицо, — что происходит!!

Он объяснил бы ей, если бы мог.