– И я в их числе.

– Да.

На несколько секунд все стихло.

– Я вижу, ты по-прежнему сомневаешься, ищешь отклик на мои слова у себя в душе. Скажи, ты помнишь смерть кого-нибудь из близких, которая стала для тебя трагедией?

– Я много, кого похоронил, – неуверенно ответил Меткий, – но у нас не принято было распускаться. Мои предки, те, кого я застал, прошли Первую мировую и Гражданскую войну, репрессии, Финскую кампанию, Великую Отечественную, и всегда кого-то из наших родственников убивали. И отнюдь не по одному человеку. И в мирное время они умирали от болезней и старых ран. Оставшиеся привыкли сжимать зубы и идти дальше, не рыдая на всю округу. Детей такому не учили, мы просто брали со старших пример. Мне и моим товарищам было едва за двадцать, когда мы похоронили, одного за другим, двух наших друзей. Но, опять же, каждый из нас воспринимал это достаточно спокойно. Окружающие – обычные, мирные люди, не могли понять, что мы чувствуем. А мы просто знали – завтра на месте погибших может оказаться любой из нас. Матерей было только очень жаль. Все-таки дети должны хоронить родителей, а не наоборот. Однако даже эти несчастные женщины держались мужественно – плакали, но не раскисали. Поэтому как-то вот так получилось, что страдания – всего лишь часть моей обычной жизни.

– То есть ты не представляешь, о чем я тебя спросил?

– Ну, почему же. Просто такие воспоминания связаны не с моим ближайшим окружением. Вот когда, по долгу армейской службы, приходилось гробы с ребятами, погибшими в горячих точках, развозить их родителям – насмотрелся, что значит безутешное горе. Боль у людей такая, что чувствуешь ее, как свою. Привозишь в нищую хрущевку пожилым родителям единственного сына и понимаешь, что у них больше целей в жизни нет, все кончено. Вот там – настоящая трагедия, и помочь нечем, и слов не найти.

– Тогда представь, сколько миллионов людей ты обречешь на подобное, если сдашься. Только прежде, чем выжившие начнут горевать по погибшим детям и любимым людям, большинству придется умереть в страшных муках. Ты не единственный, кто сражается за человечество, но очень нужен на своем месте.

– Разряд! – крикнул седовласый доктор.

– Есть отклик! Сердце пошло!

– Стабилизируем и переправляем в полевой госпиталь, ему еще много часов на операционном столе придется провести!

– Док, только не снимайте с него пояс с артефактами, даже когда резать будете, и особенно после, – попросил Жердев, – с ними у него шансов намного больше.

– Хорошо.

– Вы, безусловно, поразительный человек, – сказал полковник медицинской службы, заканчивая осмотр и поправляя очки, – хоть я и слышал, что сталкеры – народ двужильный, но чтобы после такого ранения через два дня ходить, как ни в чем не бывало! Нонсенс!

– Это вы преувеличиваете, – отмахнулся Меткий, – я сегодня за день уже раз десять побелел, как лист бумаги.

– Любому другому стоило бы радоваться, что он вообще выжил! Ладно, одевайтесь и пойдемте, провожу вас к новому пациенту, уж очень он просил вас к нему привести.

– А зачем внеплановый осмотр?

– Я хотел заранее убедиться в вашем удовлетворительном самочувствии, а то есть у меня предчувствие, что вы с ним вместе попытаетесь удрать.

– Даже так? Значит, на меня похож?

– Просто два сапога пара. Оба с шилом в заднице.

– А, теперь понятно, – улыбнулся Меткий, увидев на больничной койке Переведенцева, – нашего полку прибыло! Ты как здесь оказался?

– Да несколько ребер сломано, сотрясение мозга у меня и, говорят, еще что-то, я в их терминологии не разбираюсь. А ты-то как здесь оказался? Вы же вчера в Москву улетели?

– Окстись, почти неделя прошла!

– Сколько-сколько? – вытаращив глаза, переспросил Переведенцев. – Хочешь сказать, у меня амнезия?

– Вероятно. Рассказывай, что помнишь. Хотя нет, постой! Я Николая позову, он тоже тут валяется.

Жердева, медленно отходившего от действия яда, несмотря на переливание крови, Праведников привез в коляске.

– Вот это приключение! – воскликнул Николай, выслушав рассказ. – Не слабее нашего!

– Слава, объясни, что со мной произошло? – попросил капитан. – Эта неубиваемая девица утверждала, что ты знаешь.

– С ней как раз все более или менее понятно, – закладывая руки за голову, задумчиво произнес Меткий, – ее хозяина, демона Ваалберита, я поймал в ловушку и замуровал. Где именно – учитывая обстоятельства, не скажу.

– Демона? Я не ослышался?!

– А вот то, во что она превратилась после твоих выстрелов, тебя не смутило ни разу, что ли? И да, судя по всему, она тебя действительно убила, не нашла нужной информации и слиняла.

– Но я же жив! Сломанный нос – ноет.

– Очевидно, тебя воскресил ангел. Мне один такой пернатый тоже помог, когда меня нечистый об стену приложил. Это у них вроде правила.

– Хм! Ладно, а мой прыжок в будущее? Он тоже сверхъестественной природы?

– Вряд ли. Наверное, временна́я аномалия с тобой такую шутку сыграла, или в пирамиде секунды по-другому тикают. Других предположений у меня нет. Синцов в прошлое перенесся, он хоть точно знал, что делает, но твой скачок в туннель на несколько дней вперед…

– А я думаю, дело в другом, – почесал щетину Жердев. – Тебя же выбросило туда, где ранее ты в пространственно-временную петлю попал, так?

– Да.

– Мне кажется, артефакт активировался в энергетическом поле портала и направил перемещение туда, где он сам родился!

– Любопытная теория! – согласился Меткий. – Но что у нас в сухом остатке?

– Вот это, – ответил ему Переведенцев, доставая из-под подушки какой-то свернутый лоскут ткани. – Папирус, украденный Синцовым у Ношха. Вывалился у него, когда нас выбросило.

– Кстати, где он сам?

– Точно не знаю, кажется, в реанимацию в Хабаровск увезли.

– Реквизирую! – заявил Меткий, едва взглянув на картинки на папирусе.

– С фига ли?!

– Ты умеешь им пользоваться?

– Нет.

– А меня научили!

– Ладно, – цокнул языком капитан, – забирай, воображуля!

В палату заглянул начальник госпиталя.

– Меткий, раз бегаешь, то давай на выход!

– С вещами?

– В пижаме, остряк. Думаю, там тебя переоденут.

– Вы кому меня продали, товарищ полковник? – полушутя-полусерьезно поинтересовался сталкер, но ответа не получил.

– Так, стой! – схватил товарища за руку Переведенцев. – Подлечи нас перед уходом, как ты умеешь!