– Потанцуем?

Я помедлила. Не потому, что не хотела с ним танцевать – как раз хотела, но именно этого мужчину мне не хотелось разочаровывать своей «грацией». И если меня увидит Майк… Мне не избежать неприятной сцены. Хорошая, правильная злость запульсировала в висках – когда я так стала оглядываться на мнение своего любовника? Которого из них? В лице мужчины, стоявшего рядом, читалось лишь желание продлить атмосферу дружеского согласия еще на несколько мгновений. Согласиться было естественным, и я приняла предложенную руку, отбросив сомнения.

– Но я должна предупредить, я не очень хорошо танцую, – сказала я и тут же отругала себя за этот дурацкий приступ жеманства. Конечно же, он не спустил мне этого и тут же пафосно изрек:

– Не хочу тебя расстраивать, милочка, но увы, это значит, что ты просто никогда не танцевала с настоящим мастером.

– Все мужчины – хвастливые павианы, – хмыкнула я.

– Все женщины – Евы, вам лишь бы только поспорить, – парировал он, а я вздрогнула. Знал бы он, насколько некоторые из нас Евы.

Танцевать с ним оказалось так же легко, как говорить. Его руки лежали на моей талии свободно, взгляд был спокойным, а пахло от него нагретым песком, деревом, солью и мандаринами, но главное, совершенно не ощущалось никакой сексуальной агрессии. У меня вдруг получилось то, что не получалось никогда: довериться партнеру, расслабиться и позволить ему вести.

– Почему ты убежала тогда? – еле слышно прошелестел голос у моей щеки, и я незаметно покачала головой.

– Тогда было не время.

– А сейчас?

До боли защемило в сердце.

– Нет. И сейчас не время.

– Давай сбежим. Прямо сейчас. Скажи мне имя.

Мы смотрели друг другу в глаза не отрываясь, почему-то невозможным было оторваться. Реальность вокруг исчезала и казалось, что за пределами нашего круга ничего нет, пустота, а существует только это мгновение. Я была готова, хотела сказать ему «да», доверить себя, снова довериться, но музыка вдруг закончилась, и с ней магия. Осталось лишь ошеломление, как будто держал в руках что-то важное, но упустил. Мы молчали, не зная, как спрятать друг от друга свою открытость и ранимость.

– Я же говорил, что я отличный танцор, – он очнулся первым.

– Ну так и быть, признаю, некоторые павианы танцуют лучше других павианов, – отшутилась я и мы снова стали тем, кем и были: двумя взрослыми, насмешливыми и опытными.

– Не хотелось бы казаться подозрительным, но вон тот серьезный мужчина просто сверлит нас взглядом. Должен ли я исполнить танец властелина обезьян и защитить самку от врага?

Серьезный мужчина?

Черт, Майк, черт. Мне пора.

Часы били двенадцать, волшебство вечера распадалось на куски, непринужденность улетучивалась и самым простым решением было снова сбежать, постаравшись не растерять обувь.

Я неуклюже пожала своему партнеру обе руки сразу, протараторила банальные слова благодарности за прекрасный вечер, как будто он был нянькой, присмотревшей за мной, пока родители были заняты и ушла. Сделала два шага, развернулась, и не соображая толком, что же делаю, порывисто обняла его, поцеловала в щеку и не оборачиваясь, унеслась вперед, мысленно приговаривая лишь: "дура, дура, дура"

* * *

– Ничего не хочешь мне объяснить?

Майк был пьян и очень зол, и поэтому домой мы ехали в холодном и напряженном молчании. Он ждал моих оправданий, я понимала, чего он добивается, но говорить не хотелось. Майк словно чувствовал, что я ускользаю из-под его влияния, поэтому не выдержал обвиняющую паузу до конца, напал первым, лишь только мы зашли в номер отеля – и тем проиграл. Я невозмутимо встретила его бешеный взгляд, слегка пожала плечами.

– Нечего объяснять. Мы просто танцевали.

Еще полгода назад такое сопротивление с моей стороны было немыслимым, но кто-то оказался слишком хорошим учителем. Принятая в жестокую игру по правилам Майка, я в какой-то момент смогла его переиграть. Он не заставит меня чувствовать себя виноватой за произошедшее!

Хотя и очень постарается.

– Просто танцевали? Расскажи эти сказки кому-нибудь другому. Ты совершенно не умеешь скрывать свои чувства.

– И какие же чувства ты усмотрел на моем лице с противоположного конца зала?

Майк вдруг замолчал. Я видела, ему было, что сказать, но он этого почему-то не сделал. Что-то опасное сгустилось острым осколком в его зрачках, когда он становился таким, я боялась его до подгибания колен. Гипнотизирующе властный, он надвинулся на меня, сжал предплечья гораздо сильнее обычного, как будто специально стремясь оставить на моем теле свои следы.

– Вы смотрели друг на друга так, как будто у вас был секс.

Я вздернула подбородок. Не он один умеет здесь прожигать взглядом.

– Ты параноик. Я не знаю даже имени этого мужчины.

Майк был чертовски умен, но все-таки человек. Думая, что изучил меня, он не допускал даже возможности того, что я смогу ему солгать – но я смогла. Я же никогда не недооценивала его – и поэтому была готова к подобному вопросу, еще в машине разыграла свою ответную реакцию. И не прогадала.

Он толкнул меня на кровать, задрал подол платья, отодвинул край трусов, не потрудившись их снять. Я была возбуждена едва-едва, но его это всегда заводило еще сильней, моя начальная холодность. Майку нравилось входить в меня с медлительностью, граничащей с пыткой. Спектр эмоций, сменявшийся на моем замкнутом лице: напряжение, боль, сладость, нетерпение, мольба и наконец, опустошение – приводил его в восторг. В постели он действовал как в жизни: грубо подчинить, потом приручить нежной лаской. Вот и сейчас, измучив меня сильными жесткими фрикциями, он вышел из меня, опустившись на колени перед кроватью, завел ладони мне под бедра, подтянул к себе, заставляя развести ноги шире, раскрыться перед ним. Я не хотела этого, не сейчас, не в таких обстоятельствах – но его пальцы держали меня крепко, вдавливаясь в кожу до кости. Его язык был безжалостным, умелым. Он ласкал клитор и проникал внутрь, заставлял вульву сочиться влагой, а меня – извиваться от похоти и ненависти к самой себе, напоминал надежнейшим из способов – что я – лишь его любимая игрушка и только его мне дозволено хотеть. Только Майк умел доверительнейшую из интимных ласк превратить в наказание, заставить почувствовать себя выпотрошенной, изнасилованной. Когда я содрогнулась, обессиленно размякла под его беспощадным ртом, он не отпустил меня, лег сверху, всматриваясь в мои затуманенные глаза, продолжил гладить болезненно-напряженную плоть пальцами – это было чрезмерно и горько-сладко, я проваливалась в вязкое забытье, ведомая лишь его волей. Внутри снова тянущим голодом запульсировало желание, мгновение назад мечтавшая избавиться от Майка, сейчас я готова была согласиться на все – лишь бы он вошел в меня, заполнил дергающую пустоту. Он чувствовал мое сумасшедшее состояние – и упивался им. Аккуратно раскрыл скользким от моей смазки пальцем плотное колечко ануса, стал растягивать осторожными, круговыми движениями, я лишь выдохнула, принимая эту тягучую милость. Он добавил еще два пальца, продвинул их глубже, уверенно раскрывая плотные стенки. Подготавливая. Он ввел свой член осторожно, неторопливо – мне не было больно, лишь мучительно тесно – но все равно я чувствовала себя так, как будто он бесцеремонно растаптывает незримые границы, мягко, но напористо ломится туда, куда его не звали. Мое тело жаждало другого, в уголках глаз скопились слезы презрения к своей слабости, Майк слизнул соленые капли языком, нежно-нежно поцеловал, одновременно не прекращая двигаться еле уловимыми толчками. Он следил за моим выражением лица, выискивая что-то, что было ведомо лишь ему – и видимо, нашел, расслабился, опустил веки, отдаваясь сильному наслаждению, разгладившему его черты. Лишь только он упал на меня, удовлетворенный, я заставила себя не вскакивать моментально с постели – почуй он горечь, сквозившую в моих движениях, он бы заподозрил неладное, пошел за мной, выпотрошил бы все неугодные думы из моей головы, разобрал бы по косточкам и сложил заново так, как ему угодно и удобно. Я лежала, не отворачивая лицо, гладила его мокрую от пота спину, слушала выравнивающееся дыхание. Потом как можно более ласково шепнула: «я на минутку в душ», он сонно заворчал, но отодвинулся.