полету его вдохновения и воображения. Задача Кэтлин в том и состояла, чтобы защитить волшебные мгновения, поскольку собственных сил у Гумбольдта не хватало. Она делала что могла, и я восхищался ею.

Далее Кэтлин вспоминала в письме о наших с ней долгих разговорах в тени деревьев. Мне запали в память названия двух пород – ясенелистный клен и трехгранный тополь. Я рассказывал ей о Денизе, о нашем разладе, стараясь не очень обелять себя. Тиглер расхваливал свое пристанище, несмотря на то что доски в некоторых гостевых домиках полопались и отваливались, облицовка в бассейне потрескалась, а в воде плавали листья и всякий мусор. Заборы, огораживающие ранчо, покосились, местами даже упали, и породистые Фрэнковы кобылы величественно, как обнаженные матроны, прохаживались где им вздумается. Кэтлин носила грубые хлопчатобумажные штаны и льняную рубашку, застиранную до белизны. Тиглер садился на корточки и подкрашивал приманных уток. Несколько дней он молчал как рыба. В драке из-за счета за корма ему перебили челюсть. В ту пору как раз отключили отопление, гости мерзли, воды тоже не было. «Вот он, настоящий Дикий Запад, – говорил потом Тиглер, – сюда приезжают не для того, чтобы греться на солнышке, а посмотреть, как оно было в те времена». Но мне Кэтлин призналась: «Я не могу больше этого выдержать».

По счастью, в те места вскоре прибыла съемочная группа – делать фильм о монгольских ордах, и Тиглера наняли консультантом по сценам с верховой ездой. Он набрал индейцев, их обрядили в азиатские одежды, и они с гиканьем носились взад-вперед и выкидывали на скаку всякие номера. Съемки были большим событием для обитателей вулканического озера. Честь за эту неожиданную удачу приписывал себе отец Эдмунд, епископальный священник; в молодости он был звездой немого кино и славился мужской красотой. На проповеди он приходил в немыслимых одеяниях. Индейцы, большие любители кино, утверждали, что эти костюмы подарили ему Марион Дэвис или Глория Свенсон. «У меня, – говорил отец Эдмунд, – сохранились связи в Голливуде, вот я и уговорил их приехать к нам». Так или иначе, Кэтлин познакомилась с киношниками. Я рассказываю об этом потому, что Кэтлин сообщала, что продала ранчо, отвезла матушку Тиглер к знакомым в Тангстен-Сити, а сама устроилась на работу в какую-то голливудскую студию. Люди, меняющие образ жизни, особенно интересуются кино. Или же начинают говорить, что надо бы подучиться и получить диплом. Около двадцати миллионов американцев мечтают вернуться в колледж. Даже Рената говорит, что запишется в Де Пол.

Я пошел в зал заседаний, чтобы взять свое молодежное, в клеточку, пальто лимонного цвета, и по пути размышлял, как быть, если Урбанович действительно потребует залог. Какой же он все-таки прохвост, этот плешивый хорват! Он же ничего не знает ни о Денизе, ни обо мне, ни о наших детях. Откуда у него право вымогать деньги, заработанные потом и кровью, умственным трудом? О, я могу быть выше денег. Пусть забирают все до последнего цента. Доведись мне заполнять психологический опросник, я оказался бы среди самых лучших психологических типов, существо, входящее в первые десять процентов по величию души и обыкновенной щедрости. Однако Гумбольдт – сегодня у меня один Гумбольдт на уме – обвинял меня в том, что я пытаюсь жить в высших слоях сверхсознания. Сверхсознание, поучал он меня, «невинно, оно не знает зла в себе самом». Когда пытаешься жить исключительно в сверхсознании, видишь зло только в других, не в себе. Отсюда Гумбольдт делал вывод, что в подсознании, в иррациональной сердцевине человека деньги играют такую же важную роль, как кровь и мозговая жидкость. Если он так серьезно относился к деньгам, возможно, согласно его последней, выраженной в завещании, воле, мне вернут мои шесть тысяч семьсот шестьдесят с чем-то долларов? Как же, жди. Не было у него таких денег. Он умер в нищете, в ночлежке. Хотя что такое шесть тысяч? Один Шатмар задолжал мне больше. Я дал ему деньги для покупки кооперативной квартиры. А Текстер, объявивший, что не в состоянии вернуть кредит? Его расточительность стоила мне пятьдесят акций «Интернэшнл бизнес машинз». После множества предупреждений, полных уважительных фраз и сожалений, банк, соболезнуя по поводу такого нерасчетливого друга, чуть ли не рыдая, изъял эти акции. Текстер уверял, что эта потеря возместима. Шатмар тоже утешал как мог. Оба апеллировали к человеческому достоинству и абсолютным ценностям. Но разве я сам не стремлюсь быть великодушным? Разве дружба не выше денег? И тем не менее признаюсь: окружающие разоряли меня. Что мне делать? Издатели выдали мне семьдесят тысяч в качестве авансов за книги, которые я ленился писать, так как совершенно потерял к ним интерес. Можно, конечно, продать мои персидские ковры. Я сказал Ренате, что они мне надоели. У нее есть знакомый армянин, готовый взять их на комиссию. Растет покупательная способность иностранных валют, и разбогатевшие на нефтедолларах арабы больше не желают гнуть спины за ткацким станком. По Среднему Западу рыскают в поисках дорогих ковров немцы, японцы и даже сами арабы. Что касается «мерседеса», вероятно, от него лучше избавиться. Мне всегда не по себе, когда я вынужден заботиться о деньгах. Я чувствую себя как такелажник, который вот-вот сорвется с высоты, или мойщик окон, повисший на спасательном поясе. Мне давит грудь, не хватает воздуха. Помню, я даже подумывал о том, чтобы поставить в платяной шкаф баллон с кислородом на тот случай, когда одолевают финансовые заботы. Да, надо, надо было завести счет в швейцарском банке. И как это получилось, что, живя почти всю жизнь в Чикаго, я не удосужился обзавестись своим человеком для связи с шантажистами, вымогателями, громилами? Ни одной рукописи, которую можно было продать. Текстер не выпускает из рук две мои статьи: одна – воспоминания о Вашингтоне времен Кеннеди (теперь это такая же древняя история, как основание ордена капуцинов), другая – из незаконченной серии «Знаменитые зануды современности». Нет, здесь ничего не обломится. Кто напечатает серьезное исследование феномена хандры?

Короче, я уже склонялся к тому, чтобы обмозговать идею Джорджа Суибла о том, не взяться ли добывать в Африке берилл. Я поднял приятеля на смех, когда он предложил ее, но сейчас понимаю, что самые безумные планы порой оборачиваются коммерческой выгодой. Человеку не дано знать пути удачи. Два года назад Джордж побывал в Танзании, и его проводник, африканец Эзикиел Камутту, проводник в ущелье Олдювай, утверждал, что ему в этих местах принадлежит гора, где нашли берилл и разные драгоценные и полудрагоценные камни. Мешочек с образцами минералов хранится у Джорджа под кроватью. Джордж дал мне несколько штук и попросил,