Она сделала большие глаза.

– Правда?

– Точно, – заверил я. И добавил безжалостно: – Укаждой десятой женщины пропорции сейчас лучше, чем у Афродиты… Видать,выбраковка шла строгая.

Кристина поморщилась.

– Как вы все умеете испортить!..

– А что?

– Я уж думала, что это я одна такая уникальная.

Я сказал великодушно:

– У вас в самом деле фигура… Впрочем, что я говорю? Какбудто вы этого не знаете!

Она улыбнулась.

– Знаю, но так приятно услышать подтверждение.

– А вот фигушки, – ответил я. – Не дождетесь.Но, если так не терпится, ладно… Напишите, что принимаем приглашение. Но тольконе отправляйте сразу, я проверю на предмет грамматики. Два места, мне и моемулитагенту.

Ее глаза распахнулись, плечи и грудь приподнялись, онанабрала воздуха и так застыла, глядя на меня выпученными глазами.

– Вы… вы серьезно?

Я с неудовольствием пожал плечами.

– А что делать? Если мир все еще дик… но я, увы, живу вэтом мире. И в эту эпоху, где люди все еще по старинке предпочитают, хотя моглибы… эх, с людьми жить, по-людски выть.

В голове была легкость, как у Хлестакова, когда тогопонесло. Я чувствовал, что поехать на Средиземное море – это не большаядурость, чем ездить на велосипеде или делать пробежки трусцой. Но я на велошпарю, другие пробежничают, хоть вроде бы не босоногие Пятницы, среди них естьдаже с учеными степенями…

– Да-да, – сказала она торопливо. – А вы всамом деле… меня возьмете?

Я сделал паузу и важно кивнул. Была бы умнее, догадалась бы,что из-за нее и еду. Все-таки из-за женщин и делаем основные дурости.

Она завизжала тихонько-тихонько, страшась меня рассердить, ато передумаю, унеслась на кухню. Я вернулся к ноутбуку, но минут через пятьКристина уже появилась на пороге с огромным подносом в обеих руках.

– Повелитель, – сказала она покорнымголосом, – сейчас жарко, вам нужно восстановить водный баланс в организме…Откушайте винограду! Или вот эти сочные груши.

Я отмахнулся.

– С балансом у меня в ажуре.

– Не скажите, – возразила она, – моча слишкомжелтая, а это признак обезвоживания!

– Моча? Ты где ее увидела?

– Когда вы изволили пописать в раковину для мытья рук,то одну каплю не смыли, не заметили…

– Зараза, – сказал я с чувством. – Не фиг ктаким вещам присматриваться! Еще в жопу ко мне загляни!

Она поспешно поставила поднос.

– Сейчас, сейчас.

– Пошла! – заорал я. – И вообще научисьотличать каплю чая от… прочих каплей! Я заварку вытряхиваю не на кухне, тамсразу забивается, а здесь, в сральнике. Это капля чая, поняла? И вообще, какогохрена я перед тобой оправдываюсь?.. Я ж говорю, делом надо заниматься!.. Когдаэта конфа? Через неделю? Значит, через неделю.

Кристина обратила внимание, что я последние слова сказалочень раздельно, даже чуть вскинул голову. Слабо усмехнулась.

– Думаете, вас не расслышали?

– А кто их знает, – огрызнулся. – Возможно,козла забивают в двенадцатом DOOMе.

– Да, – согласилась она, – там такой грохот…

– Что, – поинтересовался я, – забивали?

– Нет, я дальше босса терминаторов в шестом левеле непрошла… Господи? Что у вас в новостях?

Я оглянулся на ящик жвачника. Буркнул:

– Думаю, что и у вас не лучше.

Жители Южного Бутово, судя по новостной ленте, выступилипротив строительства на территории района крематория для сжигания книг.Несмотря на это строители пригнали множество бульдозеров и начали былорасчистку места, однако народу собралось столько, что строителей вытаскивали измашин, лупили и прогоняли. Когда прибыл префект района, ему пригрозили, что нетолько не выберут на предстоящих выборах, но и добьются отстранения прямосейчас ввиду… тут начались разногласия из-за формулировки, но сошлись на том,что такой префект им не нужен!

Струсивший префект добился отмены строительства, кое-каксбагрил из своего района, стройку перенесли в соседний район, там тоже немалопустырей, начали расчистку, а строители подключили к разъяснению своей позициимассмедию.

Рядом со мной взволнованно дышала Кристина, я даже не думал,что вот так взволноваться может по поводу сжигания книг, высокая грудь так иподпрыгивает, ладони зачесались от желания придержать или хотя бы поддержать.На экране мелькают взволнованные лица, хорошие такие лица, искренние и чистые,дышат праведным гневом, что и понятно: кто же позволит сжигать книги? Это жемракобесие, это же фашизм, расизм, национализм, шовинизм, патриотизм!

Оказывавется, сперва активисты сдерживали стройку своимисилами, но по мере того, как про их неравную борьбу узнавали в городе, всебольше народу являлось на помощь. Милиция забодалась бороться с этиминарушителями, что просто заполонили место, предназначенное для стройки, и неуступали надвигающимся бульдозерам. Когда их удавалось вытащить поодиночке,снова возвращались, а тащить в участок, так по всей Москве не хватит участков:уже к концу первой недели количество протестующих возросло до десяти тысяччеловек, и все подходили новые и новые.

Кристина оглянулась, переспросила:

– Вам звонят?

Она вышла в прихожую, на лестничной площадке виднеетсякостлявая фигура Томберга. Я крикнул:

– Петр Янович, проходите!

Кристина буквально втащила застеснявшегося соседа, отвела накухню и, усадив в самое удобное кресло, принялась отпаивать сладким горячимчаем, скармливать сдобные булочки, ему-де надо восстанавливать силы.

Томберг в самом деле выглядит хреново, таким измученнымникогда не видел, изнеможден, как христианские аскеты первого столетия, ноглаза блестят, а после первой же чашки кофе принялся рассказывать:

– Вы не представляете, Володенька, люди всерьезбросаются под бульдозерные ножи! Это же до какого кощунства надо дойти, чтобысжигать книги!

– Да-да, – согласился я.

– Чудовищно, как есть чудовищно!

– Да-да, – ответил я.

Кристина взглянула на меня с укором, а я взял у нее из рукчайник и сам наполнил ему чашку снова. Кристина придвинула ему ближе печенье исливки.

– Спасибо, – сказал он растроганно.

– Да не за что, – ответил я автоматически.

– Ох, Володенька, если бы все были такие интеллигентныеда отзывчивые, как вы с Кристиной! Никто бы книги жечь не посмел. Даже мысльтакая чудовищная не пришла бы в голову.