Медведев сказал с завистью:

– Это с вашими. А я вот взял роман ВладиславаЛистогонова, так за трое суток закончил. Как будто ваты пожевал! Целые главыскроллировал, не глядя. А добавочные сценарии так и вовсе не смотрел.

Я снова развел руками.

– Тут уж, как говорится, что посмеешь, то и пожмешь.Думаю, господин Листогонов писал свою видеокнигу, наблюдая футбольный матч потелевизору. В рекламных паузах. Что легко пишется, трудно читается.

Медведев тут же обратил взор на экран дисплея, сказалнесколько слов. Полагаю, сейчас там возникла надпись: «Что легко пишется –трудно читается». Бережняк и его команда тоже пошевелили губами, но эти вряд личто-то берут от меня, как и от других. Есть такая странная, хотя и оченьмногочисленная разновидность патриотов: мало того, что истинными патриотамисчитают только себя, а остальные и рядом не стояли, к тому же все – предатели изасланные казачки, но еще и очень уж критически по отношению ко всем, ктоговорит и думает хоть чуть иначе. Если кто-то перегибает в сторону патриотизма,то у этих «правильных» кривятся губы: лопух, невежа, деревенский лапоть, недорос до нашего европейского уровня, если кто-то оевропеился чуть больше – ужене наш человек, западник, не замечая, что сами уже ультразападники, кривят носыпри любом упоминании о России.

Я взглянул на часы, время закругляться, сказал громко:

– Существовал так называемый дельфийский оракул, чтодавал предсказания царям и правителям. Это сейчас просто хи-хи и персонажкомиксов, но раньше это в самом деле было собрание виднейших и мудрейших мужей,что на основании личного опыта и накопленной мудрости поколений осуществлялидолгосрочные прогнозы. Футурологи, если говорить современным языком,геополитики, социо-логи!

Я перевел дыхание, продолжил:

– Такие оракулы, ессно, существовали не только вГреции. Дельфийский – просто лучше всех запомнившийся, да и то благодаряанекдотам. А так вообще-то оракулы существовали во всех странах и во все эпохи.И короли, цари, императоры, ханы и шахи постоянно советовались с ними. Не зря,потому что в оракулы подбирались люди, способные улавливать тенденции развитияобщества и умело проектировать их в будущее, попутно замечая будущиепрепятствия, возможности, плюсы и минусы, о чем и предупреждали правителей.

Надо сказать, что все это срабатывало всегда хорошо,правильно, оправдывало сосуществование этих древних футурологов. Срабатываловсегда… за немногими исключениями.

Я сделал паузу, по лицам вижу, заинтересовались, в серединеаудитории очень подвижный темноволосый парень вскинул руку.

– Прошу, – сказал я.

Он вскочил, вытянулся, военная выправка, спросил живо:

– А что за исключения?

Я кивком позволил ему сесть, прошелся вдоль доски.

– А вот здесь как раз и вмешивается то, что как немогли предсказать древние и средневековые оракулы, так не могут и современныефутурологи, несмотря на сотни мощных институтов по изучению тенденций, путейразвития, возможностей, изучения настроений масс в целом и по группам!.. Что? Аименно личность. Увы, можно предсказать миграцию народов через триста лет,скажем, на основании того, что пересохнет река или великое озеро, у которогокормились, но нельзя предсказать рождение человека, в чьем мозгу родится идея…

Я снова умолк, парень продолжает стоять, глаза горятлюбопытством, прошептал, так, чтобы все услышали:

– Какая?

Он наконец сел, очень смущенный.

Я улыбнулся, в аудитории тоже заулыбались, очень уж наивныйвопрос, парняга совсем застеснялся, но смотрит на меня неотрывно.

Я развел руками.

– Знать, какие идеи возникнут, – это сделать мирполностью предсказуемым. Конечно, это мечта всех правителей, однако онаостается такой же несбыточной мечтой, как и во времена Навуходоносора. Так чтовполне возможно, где-то сейчас на планете родился… или уже вырос и начинаетсоздавать свое учение, которое изменит мир, какой-нибудь реформатор церкви?..Или в какой-нибудь бразильской деревушке начинает проповеди фанатик,призывающий бросить науку и технологию, уйти в пещеры?.. Но для своей не такойуж и новой идеи нашел особые слова, что затронут сердца?

Медведев спросил с места ревниво:

– А почему реформатор церкви в Бразилии, а не у нас, вРоссии?

Я развел руками.

– Реформировать можно то, что есть. А в России вроде быесть религия, вернее, торчат повсюду церкви, и в то же время совершенно нетрелигиозной мысли, нет философии православия, нет споров, дебатов, дискуссий, аесть гнилое болото, что медленно зарастает торфом. Потому возрождениеправославия исключено, здесь не поможет рождение даже сверхгения. Ему простопришлось бы создавать религию заново. А для этого вовсе не обязательно брать ейдискредитированное название православия.

Лица очень серьезные, переваривают идею, что искать надообязательно где-то в другом поле, но в каком, это еще надо определить, все нетак просто, иначе бы уже кто-то да нашел. Но не так часто рождаются будды,мухаммады, иисусы, конфуции…

Я произнес подсказывающе:

– Это, конечно, дикая идея, но мы вообще могли пойти непо пути развития науки, а по… по другой дороге!

Они смотрели непонимающе, Медведев вскинул руку.

– Простите… по какой?

Я сдвинул плечами.

– Сейчас это сказать трудно. Мы слишком далеко утопалипо пути науки, нам просто трудно вообразить, что существуют другие пути. Но онисуществовали и для нас. Человек развивался, двигался, а потом как уперся встену, несколько тысяч лет цивилизация топталась на месте, не продвигаясь ни нашажок! Сменялись названия древних империй, но мир как бы застыл. Это похоже намедленно прибывающую воду, дорогу которой перекрыла земляная плотина. Водамедленно заполняет долину, идет вширь, начинает размывать запруду, причем – вразных местах… верно? Но вот где-то плотина подается, пробивается тоненькаяструйка, там сразу увеличивается давление, туда устремляется вода, узкаящелочка расширяется, размывается, вода уносит частички земли, щель все шире, ивода, оставив почти пробитые в других местах щели, устремляется в этоодно-единственное русло.

Медведев кивнул, глаза постепенно становились шире.

– Хотите сказать, что если бы вода пробила щелочку вдругом месте…

Он остановился, не решившись продолжить, я кивнул, одобряяего мысли, пусть и не высказанные, закончил за него:

– Вы правы, у нас была бы не наука, а нечто другое.

Кто-то спросил из задних рядов:

– Магия?

Я поморщился.

– Ну почему только магия?.. Я же говорю, что-то иное.Но что именно, теперь не узнаем, плотину прорвали в том месте человеческогосознания, что теперь именуется «научным методом познания», а мы зашли по этомупути уже достаточно далеко, чтобы не возвращаться и исследовать остаткиплотины. Но даже сейчас на этом достаточно узком пути от мощного древа науки тои дело идут многообещающие веточки, которые мы вынуждены обрубывать или простоне обращать на них внимания, иначе остановимся в своем быстром беге вперед иввысь.