Обидели Хогдыра. Не хочет жить в новом мире. В старом надо. В другой улус уехал, юрту рядом поставил. Сказал: Хогдыра в новом мире нету… Тах и говорят люди… – старик выпил несколько глотков тарасуна. Едва стали видными в сузившихся веках затуманенные глаза. – Надо, Яков, малость ишо сказать. Спросишь, пошто один живу, баба нету. Жена давно помер… Бык страшно бодал. Рвал живот. Бабу хоронил, быка сразу резал. Мясо собакам бросал. Шкура вот: ногой топчу, плясать можно, злодея топтать…

В проём заглянула Агния, спросила, не подать ли чаю. Хогдыр отказался, Яков согласился выпить.

Агния принесла пузатый, тускло блестевший медью самовар и раскрашенные по бокам какими-то яркими цветами высокие фарфоровые чашки и чайник. Наливая чай, Агния взглядывала на Якова, будто пыталась прочесть на его лице, что за человек, откуда и зачем пожаловал. Откуда и зачем, она не узнала, человека чуточку разглядела. Яков представился ей внешне приятным. Плечист, свежелиц. Высокий лоб прикрывают волнистые тёмно-русые волосы. Во взгляде серо-зёленых глаз – искромётный озорной блеск.

– Благодарю, хозяюшка, – сказал Яков, когда Агния подала чашку с чаем. – Помнить буду. В юрте чай пью впервые.

– Приезжайте.

– Рад буду свидеться снова, да, бог весть, дорога не всегда попутна.

– В вашей воле – попутна или нет.

– И вы наш край стороной не обходите… Живу в Морозовке. Решил заняться промышленными делами. Ну, понятно, что можно в условиях деревни… Заинтересовал мельничный промысел… Ищу мастера посоветоваться.

Хогдыр, прислушиваясь к разговору, молчал, однако на Якова посматривал с интересом.

– Мастер рядом, – живо откликнулась Агния. – Поспрашивайте.

Старик взглянул на Агнию вопросительно, и она подумала, что, наверно, осудил её за вмешательство в его дела. Может, он не хотел ворошить прошлое и напоминание о нём теперь выбивало из устоявшегося на какое-то неопределённое время душевного равновесия.

Наступила неловкая пауза. Агния послушно стояла, не зная, что делать. На её лице зардел густой румянец. Яков понял причину её смущения и принял на себя всю вину – некстати завёл разговор о своих делах с женщиной, которой совсем ничего не значит, чем намерен заниматься этот случайный гость.

Яков допил чай и снова поблагодарил хозяйку. Долю вежливости отдал, можно собираться в дорогу, но он не хотел, чтобы отъезд случился скоро, по крайней мере, до той поры, пока не прояснится показавшаяся, как в тумане, картина.

У него не было сомнения, что Хогдыр – нужный ему человек, но с какой стороны подойти к нему? Любопытство гостя хозяин может принять, как попытку выудить от него сведения, по которым будут судить о его благонадёжности. Сейчас так: порою брат брату не доверяет. Может, старик сидит и клянёт себя – лишнего наговорил чужому человеку. Разоткровенничался, потому что показался порядочным, а он, кто его знает, сыщик какой-нибудь или грабитель.

В догадке Яков не ошибся.

Агния вышла из юрты, и Хогдыр сказал:

– Однаха я сказал тебе много, Яков. Не надо было.

– На меня можно положиться, – ответил гость. – Изветчиком не был и не буду. Да и в вашем рассказе я не услышал ничего плохого. Всё правда, всё жизнь, какая была. Разве за это осуждать разумно?

– Ну-ды, верно, – согласился старик.

– Только вы главного не сказали. Что мне особенно интересно.

– Какой главный? Однаха всё я говорил.

– Про мельницы я не слышал.

– Ах! Ну-ды, што слышать – отец строил, я тоже. Мужики требовали, мы строили. На Обусе, на других реках.

– На Ангаре не пытались?

– У-юй! Ангара шибко сердита. Там нельзя. Страшно! – отмахивается Хогдыр, крестясь.

– А я вот собрался ставить, да опыта нету.

– Эт в каком месте тах?

– В протоке, между островов Конным и Марахтуем.

– Видел протока, знаю. Отец плавал, я тоже плавал… Балшой протока. Однако сажен сто будет?

– Чуть поменьше.

– Всё одно балшой. Меньше есть?

– Поблизости нету. Дальше – не знаю…

– Хочешь много – плохо выходит. Кахой бес мешает? – Хогдыр почесал затылок и покачал головой. – Надо ехать, смотреть. Один голова хорошо, два – лучше. Тах и будет. Поедем утром, по холодку… Дочь юрта побудет. Она слышит, што говорим. Умный дочка. Красивый и шибко ласковый. Видел, однаха, ты, Яков, сам.

– Видел. Так и есть.

– Ладно, Яков, будто нынче всё решили, – Хогдыр встал, опёрся на бодожок и выпрямился. – Перед дорогой надо хорош отдохнуть.

Гость лёг на покрытую войлоком широкую старинную софу, хозяин – на раскинутую по полу проклятую бычью шкуру. Агния до утра ушла в улус.

Собрались до восхода солнца. Агния успела прийти и подать еду на завтрак. Путников проводила с пожеланием благополучной дороги.

Глава VIII. После кабацкой ночи

Бумаги, позволившие начать строительство мельницы, удалось добыть лишь после многократных поездок в губернский город. Измотали Якова придирки оборзевших чиновников – только с одной петицией с сельского схода трижды пришлось обивать высокие пороги, пока не положил на лапу главному чиновнику Ивашкину несколько золотых монет. Разборчивый человек! Взял чеканки, пересчитал: столько ли надо? И вроде остался доволен – улыбнулся, подумав о том, что люди бывают страшно недогадливы насчёт того, что надобно всякому чиновнику, особо тому, кто наделён властью сделать роспись и поставить печать.

И всё бы ладно, торжествуй, Яков Ефимыч, карты в руках, но на душе, как легла после ночи тяжесть, так и лежит каменной глыбой. Бес занёс Якова на радостях-то в этот проклятый трактир…

Ночью прошёл обильный снегопад. Заровняло-загладило на дороге оставшиеся от осенней слякоти ямы и рытвины. Кошева с невысоким пологом из тонкого войлока искусной работы бурят, друзей Якова, катила легко и мягко. Два путника без лишней поклажи для отдохнувшей тройки тяжести не составляли. Лошади, особенно молодой карий жеребчик, с белыми чулками на задних ногах, с коротко подстриженной гривой, то и дело порывался идти размашистой рысью (лошади домой спешат без понукания), но Илья не давал им пока горячей воли. Пусть втянутся в лямку, знал парень ямщиково правило: сразу с постоя гнать вредно.

Яков залёг в угол кошевы и задремал. Порою, когда дремота прерывалась, зевал и, стараясь отвлечься от впечатлений буйно проведённой ночи, окликал увлечённого ездою кучера:

– Ильюха, где едем?

– Московщина повиднелась… – зная, что хозяину всё равно, где едет, лениво отвечал Илья.

– Как?

– Село, значит, повиднелось.

– Дым? Поскотина? Избы, дворы? – спрашиваю.

– А всё под одно… знаете: село на пригорке – доразу и лепится в глаза.

– Потом што?

– Ведомо: Еловка. Вёрст двадцать осталось.

Яков молчит, и Илье любопытно его молчание: может опять надумать что-нибудь смешное. И вот на те – допытывается ради утехи.

– Пошто много осталось? Тихо едем? А, спрашиваю?