class="p1">Кучер пошевелил лошадок – те прибавили шагу, из-под копыт полетели комья слежавшегося снега.

– Едем не тихо. Дорога растянулась.

– Как так?

– Удлинилась она, Яков Ефимыч.

– Ну? – удивлялся, будто поверил Яков. – Што так она?

– А ведомо, осенью, по самой слякоти, в дождь, значит, проехал на развалистых дрогах Пантелеюшка Развозжаев. Вот и растянул дорогу-то.

– Ха-ха-х-х-а! – взорвался Яков. – Какой такой Пантелеюшка? Наш, што ли, Подкаменский.

– Он самый.

– Куда его черти несли?

– В город. Муку продавать.

– Откуда она у него, мука-то?

– Знамо дело – намёл в пазах соседского амбара.

– Ха-ха-ха! – грохочет Яков. – Да ты, Ильюха, и врать мастак. Ну, давай ишо што-нибудь.

– Больше не знаю, – лениво отвечает кучер, оставляя хозяину повод на продолжение разговора. Чует Илья: пасмурно на душе у Якова Ефимыча. Вот ночь напролёт провёл он в шумной компании трактирщиков. Вино пил ковшом, пел песни и лихо плясал. Сроду не был в таком безбрежном разгуле. Словно с цепи сорвался. Да всё было бы сносно, не затей в порыве радости с одним компаньоном картёжную игру. Хватило ума связаться с шулером с алданских приисков. И посидел-то Яков за колодой карт не более часа – вышел чистеньким, от тысячи рубликов ни гроша не осталось.

Обеспокоенный пропажей хозяина, Илья заглянул в трактир, когда Яков, вынув из внутреннего кармана суконного тужака кожаный бумажник, вытряхнул пачку сторублёвок.

– С-с-бирай, Гурьяха! Хорошо играешь, чертяка! Н-научи меня, простака… – говорил Яков, не отдавая отчёт тому, что потерял.

Илью покоробило: кого хвалит? Верно, пьян хозяин, но и такой мог бы сообразить, что говорит. Гурьян Волобуев, или Кистень, слышал Илья, так называли алданца его собутыльники, явный шулер и бандюга. Не одну живую душу, небось, на тот свет спровадил. Вишь, волком матёрым смотрит на человека. Ах, Яков Ефимыч, с кем связался? Уходи от беды скорее!..

…Мутно на душе, противно. Старается Яков забыться, не вспоминать о случившемся, но видения встают перед глазами и бередят. Яков снова видит, как ухмылистый Гурьян мнёт небрежно в ладони сторублёвки и суёт их в глубокий карман залоснённой грязью толстовки. Прицельно глядит на присмиревшего Якова.

– Нэпман?! Очнись! Просил научить картёжной забаве…

– Ага, Гурьяха, хочу.

– Научу! – сверкнул змеиными глазами алданец. – Ежели… не жалко ещё полтыщи?

– П-полтыщи?! К-креста на те, Г-рьяха, нету… В-от те к-рест – нету. Ф-фсё до копья отдал. Х-хоть обыщи.

– По чужим карманам не шарюсь… В долг утешить могу.

– Т-тебе и-и так з-здорово от-тломилось. П-полтыщи! К-куда ещё б-больше?

– А-а, шельма! – покраснел Кистень. – Задарма метишь! Прогадал!.. Задарма и оплеуху в наши времена не дают. Меня тож не задарма учили. Трижды обдирали с ног до головы как липку.

– Г-где так?

– Там! – неопределённо махнул рукой Гурьян. – За каменной стеной с проволокой колючей.

– Н-не, туда не с-собираюсь. С-сам живи, ежли приглянулось.

– Што? – скривил синие губы алданец. – Меня? Гурьяху Волобуева? Куда? – Гурьян вскочил со стула, что-то выхватил из-за пазухи. (Илье показалось, что наган.) – Кончу!

– Гурьяха? Што т-так?

– К-кончу!.. – голос ехидно-насмешливый. – Как сдохнуть хошь, нэпман? Сидя? Стоя? – воронёным дулом водит Кистень перед побледневшим лицом Якова. С криком подскочил Илья и саданул верзилу пинком под локоть. Наган торкнулся о низкий потолок и, срикошетив, упал в тёмный угол. Алданец грузно поднялся – хотел пойти за наганом.

Илья остановил:

– Погоди! Опосля подберёшь, – и дюже увесистым кулаком заехал алданцу по виску. Тот, сбочив голову, в тщетной попытке ухватиться за кромку стола, рухнул спиною на пол…

Кошёвка раскатилась и уткнулась в сугроб. Яков, отвлёкшись от воспоминаний, спросил кучера:

– Илья, доколь прискакали?

– Повиднелась Еловка… Скоро доедем.

– Разбойное место, – вспомнил Яков давний случай, как увязались, тоже зимою, тут за ним грабители. Выскочили из густого придорожного сосняка. Чудом посчастливилось уйти. Тройка бешеным галопом пронеслась напролом и два удара кистенями (чуть опоздали разбойники!) пришлись по заднему переплёту кошёвки…

Яков вспомнил о Гурьяне и спросил Илью, где его оставили.

– В кабаке.

– Ей-бо запамятовал… Кажется, он был с наганом. Всё кричал. Ты ево уговаривал.

– Кажись, уговорил.

– Што ты?! Неужели?

– Однако, Ефимыч, – усмехнулся Илья и подстегнул лошадок.

С горы показалось Подкаменское. Высоко в небо кривыми столбами поднимается из труб белесый дым. Яков подумал, что хорошо бы после нелёгкой дороги попариться в бане, потом – чарку и устроиться спать на тёплой русской печке.

Глава IX. Подводный порог

Хогдыр Балдаич долго ходил по островному берегу и что-то шептал. Потом несколько раз от острова к острову переплыл на лодке протоку, то и дело щупая дно длинным сосновым шестом. Место плотины определил ниже пяти сажен от камня-валуна. Набросал и передал Якову простенький чертёж с пометами длины ширины и высоты плотины. Впрочем, Хогдыр больше рассказал, чем написал.

– Не зря стараемся, Хогдыр Балдаич? – спросил Яков, беря чертёж.

– Хогдыр так не хочет… И Бог не хочет… Бог больше не хочет. Это он сказал – тут мельница ставить… Давно говорил – бросил камень, чтоб видели где. Место хороший и счастливый…

И Яков Ефимыч стал с нетерпением ожидать рекостава – Ангара в год до самого декабря жила в красивом осеннем наряде. С крутосклонных берегов ещё весёлые отражались в зеркальной воде берёзы и сосны. На островных прибрежьях кудрявились заросли ивняка.

Однако холода копились где-то в северных широтах, чтобы нахлынуть разом и неотступно. И в конце первой декабрьской декады после продолжительной снежной бури они пришли, по-хозяйски заявив о своих правах. Сплошной лавиной поплыла шуга, заклубился над руслом густой туман. К исходу третьих суток утром ледовая атака утихла, натиск её передвинулся на два-три километра выше Подкаменского, но уже к вечеру заметно потеплело, южный ветер прорвался в долину через Саянский хребет с монгольских степей, и было схватившаяся крепко рекоставная полоса, похрустев льдинами, сдвинулась и до неприступного упора отошла вниз по течению. Надо было ожидать нового приступа.

И нэпман ждал… Сковало Ангару лишь за неделю до Нового года. Теперь до весны. А после рождественских дней, когда лёд окреп, Яков развернул работу на всех главных её участках. В таёжные урочища заготовлять лес на постройку мельницы, жилища для мельников и ночлежного дома отправилась бригада Пахома Кривошеева, две (одну из них по совместительству с кучерством возглавил Илья Безносов) занялись заготовкой камня, на подвоз которого к месту будущей плотины набралось десятка два крестьянских подвод.

По льду расчистили от тороса дорогу на остров Марахтуй и пошли гужом обозы с грузом. Первым делом нэпман решил выпрямить дорогу из Морозовки в Подкаменское. Мешали два каменистых обрыва возле речушки Иды. И хотя камень отсюда возить далеко, вёрст за пятнадцать, Якова это не смутило, ибо