меня! – Принц сжал кулаки. – Ваша вера придаст мне сил! И я клянусь, что с помощью этих сил буду не на жизнь, а на смерть защищать Сяньлэ и свой народ. Пожалуйста, только верьте!

Именно это было нужно сейчас людям, этого они ждали. Они разразились радостными возгласами и стали отбивать поклоны по направлению к главному храму наследного принца:

– Мы пойдём за вами куда угодно! Будем следовать за его высочеством!

– Защитим Сяньлэ!

Когда прочие жители столицы прослышали, что бог явился на землю, они высыпали на улицы, чтобы подивиться на это чудо. Даже подоспевшая на шум дворцовая стража решила не отставать и примкнула к рядам восхищённых верующих. Се Ляня со спутниками так зажали, что трудно было сделать шаг. Фэн Синь и Му Цин изо всех сил старались поддерживать порядок, покрикивая:

– Не толпитесь! Не толпитесь!

Без толку. Всем хотелось протиснуться поближе к наследному принцу, прикоснуться хотя бы к краешку одежд спустившегося с Небес божества – будто получить таким образом от него благословение. В итоге вести об этих уличных волнениях дошли и до самого правителя. Он отправил несколько отрядов в полном обмундировании во главе с командирами разогнать толпу, и только после этого шум наконец стих.

Когда народ разошёлся, внимание Се Ляня кое-что привлекло. На земле, над которой продолжала витать поднятая сотнями ног пыль, лежал растоптанный цветок. Принц поднял его, чтобы рассмотреть. От цветка мало что осталось – уцелела лишь пара некогда белоснежных лепестков, – да и аромат уже почти выветрился, и последние его нежные нотки быстро растаяли в воздухе.

Се Лянь вновь отправился во дворец. Когда он разобрался в ситуации, его отношение к правителю смягчилось, и государь в ответ сменил гнев на милость. Отец и сын пошли на уступки и на время забыли о ссорах. Ну а советник как будто заранее знал, что Се Лянь спустится с Небес, и вообще ничего не сказал.

Раньше принц считал, что страна едина и перед лицом великой опасности все беспрекословно должны слушаться правителя. И только когда он по-настоящему углубился в политику, понял, насколько на самом деле непросто управлять государством. Министры при дворе делились на разные группы, у каждой из которых были свои интересы, и они могли семь дней в неделю с утра до ночи спорить о том, как следует поступить. И каждый министр, каждая фракция утверждали, что они заботятся исключительно о стране и о народе, – но порой, конечно, лукавили.

Они никак не могли прийти к единому мнению относительно того, как поступить с людьми Юнъаня, что разбили лагерь за стенами города и вступили с властями в открытое противостояние. Некоторые ратовали за то, чтобы отправить против беженцев войско и перебить всех до последнего, а чтобы обосновать эту жестокость, предлагали навесить на врагов побольше преступлений. Другие выступали резко против.

Смута в Юнъане началась из-за природного бедствия, но именно люди обострили конфликт. Точка невозврата была пройдена в тот злосчастный день, когда семья из трёх человек разбилась под стенами столичного города. Если бы Лан Ин не задушил командира, который разрубил верёвку, по возвращении того непременно ждало бы суровое наказание. Теперь выходило, что чиновники угнетают простой народ, но в действительности всё было куда сложнее и предпосылок насчитывалось куда больше. Ситуация стала критической: если начать огульно обвинять людей в преступлениях, которых те не совершали, реакция будет ещё более жёсткой, ведь надуманными предлогами народ не обмануть. Отправив армию разгонять мятежников, правительство распишется в собственной беспомощности: значит, другими методами они победить не в состоянии. Привлечение военных сложно будет назвать справедливым решением. Проще наводнение остановить, чем народный бунт: если подданные нарекут тебя тираном, восстанут не только они. Соседи могут воспользоваться случаем и пойти войной, прикрываясь тем, что якобы действуют от имени Небес и хотят восстановить справедливость. Да и вообще – чего этих людей из Юнъаня бояться? Сидят себе посреди чистого поля, без еды, без оружия, и на сколько их ещё хватит?

В итоге пришли к такому решению: если юнъаньцы продолжат нападения, отбивать их без всякой жалости. Не осмелятся – пускай сами перемрут, не надо на них ни одного солдата тратить. Они побегают ещё немного, побегают, да и выбьются из сил.

От Се Ляня – бога войны, спустившегося на землю, – ждали ратных подвигов, и потому в армии царило приподнятое настроение: на чьей стороне сражается его высочество, на той и справедливость. Войско наследного принца – божественное войско!

Внезапно все молодые мужчины в стране захотели вступить в ряды солдат, и всего за несколько месяцев армия выросла в несколько раз. Ажиотаж поднялся такой, что слухи дошли до юнъаньцев. И если прежде их набеги были довольно часты, они действовали маленькими группками, то теперь в лагере всё стихло: они будто испугались и принялись тайно наращивать силы. Это, в свою очередь, насторожило командиров Сяньлэ, которые раньше в красках расписывали Се Ляню, насколько ужасен этот «Лан Ин, который каждый раз сражается в первых рядах». Слыша это имя, Се Лянь невольно вспоминал труп ребёнка, и его обуревали противоречивые чувства.

Два месяца длилась передышка, а затем мятежники из Юнъаня наконец пошли в атаку.

Се Лянь взял с собой на поле боя лишь лёгкий меч и даже не стал облачаться в броню. Сражение завершилось меньше чем через час.

Поле брани было окутано кислым запахом крови. Остатки войска Юнъаня побросали оружие и бросились врассыпную. Солдаты Сяньлэ и не поняли толком, что произошло, – земля вокруг усеялась телами павших врагов, никто не выстоял. Наследный принц плавно убрал меч в ножны; он и края одежд не запачкал.

Отойдя от потрясения, солдаты поняли, что одержали полную, неоспоримую победу, и запрыгали, подняв клинки к небу и радостно крича.

Тем вечером командиры и солдаты войска Сяньлэ устроили в столице большое празднество.

Давно уже не бывали они в столь хорошем настроении! Люди пели, плясали и поднимали тосты за Се Ляня. Однако сам он отверг все поднесённые ему бокалы и удалился на угол городской башни, чтобы в одиночестве постоять на ночном ветру и охладиться.

Странно: он даже не пригубил вина, но щёки и грудь его пылали, лицо раскраснелось, а пальцы немного дрожали.

Впервые в жизни Се Ляню пришлось убивать – и за один раз он убил под тысячу человек.

Муравьи.

В голове его то и дело всплывало это слово. Простым людям нечего было противопоставить его мощи. Мимолётным прикосновением он мог сломать любого. До чего же просто оказалось убить их! Как тогда, в детстве, когда служанка растоптала в саду муравьёв. Размахивая мечом, он почти не испытывал трепета перед отнимаемым им чудом жизни.

Се Лянь опёрся спиной об