— Кто-то мог попробовать провести такой обряд без вашего ведома? Зная детали, это ведь не сложно?

— Вот карты, синьор, — мама Ленара указала пальцем на ковёр. — Вы можете разложить их и даже смотреть на них, но что вы увидите? Просто чьи-то лики на бумаге. Вот Жрица, Шут, Луна… Что они вам говорят? Ничего. Вы можете собрать всё для обряда и расставить по нужным местам, но что дальше?

— А что должно быть дальше? — Райнере не сводил с гадалки глаз.

— А дальше — молитва Светлейшей и её добрая воля.

— То есть, вы хотите сказать, что без нужной молитвы, которую знаете только вы, ничего не произойдёт?

— Без нужной молитвы, которую произнесёт та, кому Светлейшая это позволила. Других она попросту не услышит. Другие будто рыбы в море — они плавают вокруг и открывают рты, но голосов у них нет. И только мой голос слышит Светлейшая.

Райнере замолчал на некоторое время, наблюдая за плавными движениями рук гадалки, а потом достал из кармана сложенный вчетверо лист и развернул.

— Скажите, что означает эта татуировка на руке человека? Сначала я думал, что это корона. Но это ведь ваш символ, да? Солнце, встающее из моря?

Мама Ленара коснулась бумаги пальцами и спросила тихо:

— Этот человек мёртв, да?

— Да. Как вы узнали?

— Я вижу тьму, — произнесла она, глядя мимо листа куда-то в россыпь карт на ковре. — Вокруг него… Есть тьма и есть свет. Он ушёл на тёмную сторону.

Она снова коснулась листа, посмотрела на Райнере и добавила:

— Этот символ на руке означает, что человек когда-то был цверром и ушёл от нас, но не утратил связи с нашей общиной. Как его звали?

— Джино Спероне.

— Джино? Мальчик Джино, — задумчиво пробормотала гадалка, — я его помню. Он любил зеркала, всё про них рассказывал… и ушёл от нас однажды. Нашёл себе покровительницу — какую-то богатую патрицианку. Говорил, что станет мастером зеркал. Он всегда хотел покинуть гетто.

— Патрицианку? Какую патрицианку?

— Я не знаю, — мама Ленара сгребла карты, смешала их и снова принялась раскладывать. — Мы не спрашиваем. И не удерживаем никого, если кто-то хочет уйти — он уходит. Если кто-то хочет вернуться — он возвращается. Мы свободные люди, синьор. А этот знак — он нужен, чтобы свои тебя узнавали. Но Джино я не видела уже очень-очень давно.

— У вас нет предположений, кто мог попытаться сделать такое? Лепестки, бабочки… Тот, кто делал это, совершал ваш обряд. Или пытался его копировать… повторить, надеясь на удачу. Мне пригодятся любые намёки, — тихо произнёс маэстро. — Если это сделал не кто-то из ваших, то чем быстрее я всё узнаю, тем больше шансов, что сюда не придут жандармы с факелами.

— Я не знаю, синьор, — покачала головой старая цверра, — когда я смотрю в карты, я вижу только тьму. Кто-то потревожил тёмных богов. Вот видите — Луна, но она перевёрнутая. Это всё не то, чем кажется, синьор. Я бы хотела помочь, но большего я не вижу. Не в этот раз. Не сегодня. Сегодня всё покрыто мраком.

— Хорошо, — маэстро встал и, подумав мгновенье, добавил: — спасибо.

— Это ещё не всё…

— Не всё?

Мама Ленара указала на карты и, посмотрев на маэстро снизу вверх, произнесла:

— Я вижу тьму и вокруг вас. И она сгущается. Она идёт за вами. И за ней. И ей лучше было бы остаться здесь, в Марджалетте. Но… тогда вам не найти то, что ищете. Да и она не останется… Так что — берегите её.

Несколько мгновений Райнере смотрел в тёмные глаза гадалки, а потом достал из кармана золотой дукат, бросил прямо на карты и развернулся, чтобы уйти, но замер у самого выхода.

— Кем была её мать? — спросил через плечо, зная, что гадалка верно поймёт его вопрос.

— Никем. Цверрой, как и мы все.

— Я знаю, что это не так. Она не была цверрой по рождению. Я в этом абсолютно уверен. Но у неё есть цверрский дар. Так кем она была? — он обернулся и, указав на карты, добавил: — Мне вы можете сказать. Я не причиню ей зла. Спросите у ваших карт.

Они с гадалкой смотрели друг на друга несколько мгновений, а потом мама Ленара подобрала золотой и, ловко спрятав его в карман, провела рукой над картами.

— Ещё один золотой, синьор, помог бы мне вспомнить точно, как всё было.

Райнере достал из кармана три золотых монеты и, зажав одну из них между пальцев, медленно положил на стоявшую рядом с гадалкой скамеечку.

— Это было перед самой Ночью Откровений, — произнесла гадалка, оценив монету взглядом. — Мы поплыли за цветами в устье Понталетты. Там берег крутой. Высокий… Там мы её и подобрали, в заливе, почти утонувшую. Женщину с маленькой девочкой, — мама Ленара задумчиво посмотрела на полог шатра, вспоминая давние события. — Как она выжила — непонятно. И девочка тоже. Но мы посчитали, что это знак. Цверрой можно родиться, а можно и стать по велению Светлейшей. Она повенчала эту женщину с водой и оставила её в живых. Она направила туда наши лодки, а значит, такой была её воля. Эта женщина стала нам как сестра. Мы дали ей имя — Росси*, за цвет её волос.

*прим. автора — rosso (ит.) — рыжий

— Как она попала в воду? Там поблизости ведь нет никакого жилья. Она что-нибудь рассказывала?

— Нет. Но мы и не спрашивали.

— Высокий берег у самого устья Понталетты? — задумчиво спросил Райнере. — Во что она была одета, когда вы вытащили её из воды?

— Какая-то чёрная мешковина — балахон или плащ — изодранная в лохмотья, и длинная белая сорочка из грубой холстины. Больше ничего.

— Что же, спасибо, — Райнере положил на скамеечку ещё две монеты и вышел из душного сумрака шатра.

Он не узнал всей правды, но узнал то, что ему нужно.

Райно выбрался на берег и остановился в тени густых зарослей тальника, глядя сквозь ветви на пылающие на поляне костры. Ему никогда не доводилось видеть цверрских танцев…

Он и подумать не мог, насколько такое зрелище может быть завораживающим.

Молодой цверр в красной рубахе стоял в центре круга, и скрипка в его руках рыдала, виртуозно выводя мелодию. И откуда-то из темноты ей вторили мандолины, гитары и звонкий перестук бубнов, а вокруг скрипача в танце медленно двигались девушки в ярких юбках. Скрипка ускоряла темп, и они кружились всё быстрее, то подступая к скрипачу и обдавая его водопадом своих струящихся юбок, то откатываясь, как приливная волна. Браслеты на их руках и ногах позвякивали в такт шагам, волосы струились по плечам, и все вместе они были похожи на огромный костёр с танцующими языками пламени. И оторвать взгляд от этого зрелища пестрящих юбок, голых лодыжек, мелькающих то тут, то там, и летящих в танце волос было невозможно. Скрипка надрывалась и танец становился всё быстрее и быстрее, а окружающие танцовщиц люди хлопали в ладоши, поддерживая ускоряющийся ритм.