сказать, что я… что ты…, — он смотрит на Закари, потом на меня. Он сглотнул, покачал головой и затем улыбнулся. — Я хотел пожелать удачи на экзаменах.

— О, эм, тебе тоже удачи.

Он кивает и уходит, его присутствие остается после его ухода, как последняя ласка тепла после захода солнца.

— Он волнуется.

Голос Закари удивляет меня. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. — Прости?

— Он волнуется. По поводу экзаменов. Особенно литература, как он сказал. Он ходит со мной в библиотеку каждый вечер, чтобы пересмотреть.

— Я не понимаю, как кто-то на этом этапе учебного года может выглядеть так, как он, — говорю я, совершенно искренне. — Он выглядит полной противоположностью тому, что я чувствую.

— Просто он такой, — со вздохом говорит Закари. — Наверное, здесь играет роль сильная генетика. Но если он так выглядит, это не значит, что он не испытывает стресса, беспокойства и грусти, как все мы, простые смертные.

Я смотрю на Закари. Он не смотрит на меня; он распаковывает свои книги и папки, аккуратно раскладывая их передо мной.

Его слова напоминают мне Эвана в его большом доме во время рождественских каникул, бродящего по неубранному дому, скучающего, бесцельного и одинокого. Это вызывает во мне неприятное чувство вины.

Я опускаю взгляд на обложку блокнота и бормочу: — Я не думала, что ему есть дело до литературы.

Закари смеется, холодно и беззлобно. — Ну, он хочет хорошо сдать экзамены, но не совсем литература его волнует, не так ли?

— Что ты имеешь в виду?

Закари смотрит на меня, поднимает бровь и откидывается на спинку стула, скрещивая руки.

— Это ты, понимаешь? Это о тебе он заботится, это о тебе он переживает, волнуется и грустит. Это всегда была ты. Ты нравилась ему очень долго, практически никогда не переставая. Даже когда он встречался с другими девушками, он всегда думал и говорил только о тебе. Это было довольно утомительно, на самом деле.

Я почти онемела от шока и волнения, услышав это из уст Закари. Мои слова вертятся на языке, густые, как смола. В конце концов, я не могу сказать ничего, кроме — Что?.

Закари пожимает плечами. — Я даже не знаю, знает ли он об этом, но ты ему нравишься с тех пор, как вы подружились.

— Он никогда ничего не говорил, — говорю я, мой голос настолько низкий, что это почти шепот.

— Ну, нет. Ты довольно пугающая, если говорить о девушках, и я уверен, что тогда он был слишком толстокожим, чтобы понять, что ты ему нравишься. С тех пор он много работал над тем, чтобы забыть тебя, как ты, я уверен, заметила. Но я полагаю, что это был вопрос времени, когда его одержимость победит.

Я слишком потрясен, чтобы что-то сказать, а Закари окидывает меня оценивающим взглядом и добавляет: — Все равно все это не компенсирует того, как он с тобой обращался, так что ты права, что отвергла его. Меня просто раздражало, что ты не знала. Но теперь ты знаешь, и мы можем двигаться дальше.

Я киваю, рассеянно беря эссе, которое он мне протягивает.

И хотя мы работаем следующие два часа, когда я выхожу из аудитории, в голове у меня не Остин и не литературный анализ.

Перехват

Софи

Ближе к концу марта мы с Закари договорились отменить наши занятия на пару недель, так как у нас обоих пробные экзамены, поэтому я немного удивилась, когда он подошел ко мне возле экзаменационного зала после экзамена по литературе.

— Это твой последний экзамен? — спрашивает он.

Мы никогда не разговаривали по-настоящему, вне контекста наших репетиторских занятий. Я отвечаю, слегка нахмурившись. — Нет, у меня завтра математика.

Он кивает. — Значит, в пятницу экзаменов не будет?

— Нет.

— В четверг вечером будет вечеринка после экзаменов в старом здании за Дендрарием. Все собираются перед тем, как мы разойдемся на каникулы. Ты должна прийти.

Я уставилась на него.

— И приведи Одри и Араминту, — добавляет он.

Он уже собирается уходить, когда я, возможно, немного запоздало, указываю на очевидную проблему. — Я префект, Закари.

Он вежливо улыбается. — Тогда ты будешь в хорошей компании. Все остальные префекты тоже придут, староста и староста тоже.

И затем он уходит. Я смотрю ему вслед несколько минут, совершенно ошеломленная. Формально говоря, это уже второй раз за год, когда меня приглашает на вечеринку не кто иной, как Молодой Король.

Я кладу рюкзак на плечо и иду на следующий урок, и больше не вспоминаю о приглашении до следующего дня. Я сижу в общей комнате, ем кусочек тоста с маслом и в сотый раз перечитываю свой список уравнений и формул. Небо за окном еще темное, а в общей комнате горят все лампы, и утро кажется вечером.

Одри опускается рядом со мной на диван, напугав меня. — Ну что? Мы идем завтра на вечеринку?

— На какую вечеринку? — рассеянно спрашиваю я.

— На вечеринку после экзаменов. Да ладно, это сразу после экзаменов, перед каникулами, и все префекты пойдут, так что ты не попадешь в неприятности. Мы никогда не были вместе ни на одной вечеринке — меня даже не было на последней. Но тебе ведь было весело, правда? Пожалуйста, приходи.

Я смотрю на нее с полным ртом тостов. Я сглатываю и делаю глубокий глоток кофе. Затем я наконец признаю: — На прошлой вечеринке было весело, но были допущены ошибки.

Одри закатывает глаза и смеется. — Это на твоей совести. Просто пойдем со мной и девочками, выпьем, поболтаем, расслабимся и немного потанцуем. А потом, когда почувствуем усталость или скуку, отправимся обратно в общежитие. Все просто. На этот раз никаких ошибок делать не надо.

Я медленно киваю. — Я подумаю об этом.

Одри бросается вперед и обнимает меня с шумом триумфа. — Да! Я так взволнована! У тебя есть что надеть?

Совершенно очевидно, что, насколько она понимает, я иду на вечеринку. Я бросаю на нее ничего не выражающий взгляд, но она в ответ расширяет свою восхищенную улыбку.

— А у тебя?

— …У меня есть платье.

— Оно симпатичное?

Я пожимаю плечами. — Оно достаточно милое. Я попрошу Араминту сделать мне макияж.

— Можно я закручу тебе волосы?

— Ты можешь попробовать, но кудри никогда не будут держаться.

— Ладно, ладно, посмотрим, что я смогу сделать. Я не могу поверить, что мы идем на вечеринку вместе, я действительно так взволнована. Как будто мы идем на первое свидание!

Ее волнение заразительно, и я не могу удержаться от смеха. — Мы будем целоваться и