Она протянула мне дымящуюся чашку утрированно большихразмеров.

— Напоминает ночной горшок, — заметил я.

— Выпейте и не говорите гадости.

Я понюхал бульон. Аромат от него исходил восхитительный,однако мне не хотелось сдаваться слишком быстро.

— Странно пахнет, — сказал я. — Из чего он?

— Пахнет курицей, потому что сварен из курицы, а такжетам соль и капелька хереса. Выпейте.

Я выпил глоток и возвратил девушке чашку. Исабелла помоталаголовой:

— До дна.

Я сделал еще глоток. Бульон показался мне вкусным.

— Итак, как прошел день? — спросила Исабелла.

— Так, были свои нюансы. А как твои успехи?

— Перед вами новая лучшая приказчица торгового дома«Семпере и сыновья».

— Превосходно.

— До пяти часов я продала уже два экземпляра «ПортретаДориана Грея» и собрание сочинений Лампедусты весьма высокопоставленномугосподину из Мадрида, который дал мне чаевые. Нечего кривиться, чаевые я тожеположила в кассу.

— А Семпере-младший, что он сказал?

— Сказать почти ничего не сказал. Все время проторчалкак столб, притворяясь, что не смотрит в мою сторону, и при этом не спускалглаз. Мне даже сидеть трудно из-за того, что он обжигал мне взглядом зад всякийраз, когда я забиралась на лестницу, чтобы достать книгу. Довольны?

Я улыбнулся и кивнул.

— Спасибо, Исабелла.

Она пристально посмотрела мне в глаза.

— Повторите.

— Спасибо, Исабелла. От всего сердца.

Она зарделась и отвернулась. Мгновение мы мирно хранилимолчание, наслаждаясь моментом дружеского взаимопонимания, когда словастановятся лишними. В меня больше не вмещалось ни капли, но я мужественно допилбульон и показал девушке пустую чашку. Она удовлетворенно кивнула.

— Вы встречались с ней, да? С той женщиной,Кристиной, — сказала Исабелла, избегая моего взгляда.

— Исабелла, кто умеет читать по лицам…

— Скажите правду.

— Я только видел ее издалека.

Исабелла лукаво покосилась на меня, словно решая про себя,сказать или не сказать о чем-то, что занимало ее мысли.

— Вы любите ее? — просила она наконец.

— Я не умею любить. Ты же знаешь. Я эгоист, и всетакое. Поговорим о чем-нибудь другом.

Исабелла уступила. Ее взгляд задержался на конверте,торчавшем у меня из кармана.

— Новости от патрона?

— Ежемесячное рандеву. Многоуважаемый сеньор АндреасКорелли изволит встретиться со мной завтра в семь утра у ворот кладбищаПуэбло-Нуэво. Не мог выбрать другого места.

— Вы думаете пойти?

— Что мне остается?

— Вы можете сесть на поезд сегодня же ночью и исчезнутьнавсегда.

— Сегодня ты вторая, кто советует мне сделать это.Исчезнуть из города.

— Стоило бы.

— А кто станет твоим провожатым и наставником натернистом пути литературы?

— Я поеду с вами.

Я улыбнулся и взял ее за руку.

— С тобой — хоть на край света, Исабелла.

Исабелла рывком выдернула руку и обиженно посмотрела наменя.

— Вы смеетесь надо мной.

— Исабелла, если однажды мне придет в голову посмеятьсянад тобой, я лучше застрелюсь.

— Не надо так говорить. Мне не нравится, когда вы такразговариваете.

— Прости.

Моя помощница вернулась к своему письменному столу ипогрузилась в длительное молчание. Я наблюдал, как девушка перечитываетнаписанное за день, правит и вычеркивает целые абзацы, пользуясь наборомперьев, который я ей подарил.

— Я не могу сосредоточиться, когда вы на меня смотрите.

Я встал и обошел вокруг ее стола.

— Тогда я покидаю тебя. Продолжай работать, а послеужина покажешь мне все, что есть.

— Вещь еще не готова. Я должна поправить, переписать и…

— Работа всегда не готова. Привыкай. Мы прочтем вместепосле ужина.

— Завтра.

Я покорился:

— Завтра.

Она кивнула, и я собрался оставить ее наедине со словами.Закрывая дверь в галерею, я услышал, что она зовет меня.

— Давид?

Я молча остановился по ту сторону двери.

— Неправда. Неправда, что вы не умеете любить.

Я скрылся в своей комнате и запер дверь. Я лег попереккровати, сжался в комок и закрыл глаза.

26

Я вышел из дома, едва рассвело. Низкие черные тучи ползли понебу, задевая крыши и стирая все краски на улицах. Я пересекал парк Сьюдадела,когда первые капли дождя забарабанили по листьям деревьев и залпом грянули подороге, взметнув фонтанчики пыли, словно настоящие пули. На противоположномкраю парка лес фабрик и газовых вышек множился, простираясь до горизонта.Багровое свечение их труб размывалось темным дождем, проливавшимся с небасмоляными слезами. Я бегом миновал неприветливую аллею кипарисов, что вела кворотам Восточного кладбища, — знакомая дорога, по которой я столько разходил вместе с отцом. Патрон уже прибыл. Я заметил его издалека. Он спокойнодожидался меня под дождем, стоя у подножия одного из каменных ангелов,охранявших главный вход на освященную землю. Он был одет в черное, и толькоглаза отличали его от сотен статуй за прутьями ограды. У него не дрогнула ниодна ресница, пока расстояние между нами не сократилось до пары метров и я, незная, как себя вести, не помахал ему рукой. Было холодно, и ветер нес запахизвести и серы.

— Случайные приезжие наивно думают, что в этом городевсегда жарко и солнечно, — промолвил патрон. — Но я полагаю, чтодревняя душа Барселоны, темная и тревожная, рано или поздно просто обязананайти отражение в небесах.

— Вам следовало бы издавать туристические путеводителивместо религиозных текстов, — подал я идею.

— Результат получится таким же. Что значат в наши днимир и спокойствие? Как ваши успехи? Вам есть чем меня порадовать?

Я расстегнул пиджак и протянул ему сложенную пополам пачкубумаги. Мы зашли на территорию кладбища в поисках приемлемого укрытия от дождя.Патрон остановил выбор на старом мавзолее с куполом, опиравшимся на мраморныеколонны и окруженном ангелами с заостренными лицами и слишком длиннымипальцами. Мы сели на холодную каменную скамью. Патрон одарил меня характернойхищной улыбкой и подмигнул. Желтые поблескивающие зрачки сузились до черных точек,в которых я видел отражение своего лица, бледного и внешне бесстрастного.