Здесь все сверкает и блестит, немо кричит о своих исключительности, благородстве и элитарности. Кажется, это называют ар-деко.

И здесь очень много людей: мужчин в черных или – реже – темно-синих и молочно-белых одинаковых смокингах, чьи лица наполнены чувством собственного превосходства. Я чувствую это, несмотря на то, что на их лицах маски. В их руках высокие бокалы с напитками, но они держат их так, будто в их руках – весь мир. И может быть, в их руках, и правда, весь мир.

А вот женщины, напротив, соревнуются в масках, прическах, украшениях и вечерних нарядах – их платья всевозможных фасонов и цветов. И хоть я не особо сильна в моде, мне кажется, что я наблюдаю показ эксклюзивной одежды от разных именитых брендов. А если ограбить всех этих женщин разом, то можно будет купить какую-нибудь маленькую страну.

Гости собираются по кучкам, ведут беседы – наверняка светские, изредка беря бокалы или бутерброды с золоченых подносов официантов, облаченных в ливреи и курсирующих по всему залу. Не знаю, насколько им весело, но атмосфера царит довольно оживленная – но не настолько, чтобы быть веселой. Или я перестала разбираться в веселье?

Все эти люди не слишком много танцуют – за них и для них делают это профессиональные танцоры в чудесных костюмах, видимо, это называется балом из-за того, что гости приходят в масках, и это своего рода развлечение, угадать, кто и под какой маской прячется. Я уверена, что среди них много политиков, бизнесменов и знаменитостей.

Почему-то я вспоминаю Лестерса, но во мне живет уверенность, что его здесь нет.

Гости не только здесь – они и в соседних залах, соединенных с Бальным арками, и на улице – гуляют среди белоснежных шатров, расставленных между подсвеченными деревьями. Я не знаю, сколько человек Мунлайты позвали на это мероприятие – триста, четыреста, пятьсот? Знаю только то, что завтра все новости будут о нем, о том, кого удостоили приглашением и кого – нет.

Мы поднимаемся на оркестровый балкончик, полудугой опоясывающий зал поверху. Там как раз заканчивает выступать оркестр, и следующие, кто там должен появиться, чтобы развлекать гостей, – это мы. Я вижу внизу лестницы Джессику в строгом брючном костюме и с рацией – она внимательно наблюдает за нами, и в ее глазах легко читается: «Налажаете – и вам не жить».

– Что-то вечеринка скучноватая, – замечает Чет.

– Они еще мало выпили, – тихо, но довольно язвительно говорит проходящий мимо музыкант в смокинге. – Все веселье будет ночью, после аукциона.

Видимо, он знает толк в подобных вечеринках.

Через небольшую комнату с партитурами по взмаху руки помощника распорядителя мы выходим на балкон – на нас не слишком-то и обращают внимание, устраиваемся с гитарами поудобнее и начинаем свою небольшую программу, каждый создавая свою музыкальную реку. Четыре реки звуков вливаются в единый океан музыки. Есть пальцы и струны – а ничего другого больше нет.

Мы играем слаженно, но не очень долго и даже не успеваем с головой погрузиться в этот самый океан – произведения довольно коротки. А потом встаем, кланяемся и уходим, в то время как кто-то объявляет, что музыка была написана неким Алексом Уивером-Коббом,

«подающим надежды молодым музыкальным дарованием, который в настоящее время проходит обучение в королевской школе Фэрланд». И мне становится смешно. Дарование, как же. Уивер-Кобб – известная фамилия. Этой семье принадлежит большая часть акций Уивер-Кобб Корпорейшн – компании, владеющей сетью отелей и курортов по всему миру. Забавно, что нас наняли, чтобы потешить эго одного из богатеньких наследников и его родителей. Немного обидно, потому что его уровень довольно слабый, а музыка вторична, но здесь есть незатейливая и западающая в голову повторяющаяся мелодия. А потому люди, не сведущие в музыке, склонны считать это настоящим искусством.

После выступления нас просят остаться. Вернее, ставят перед фактом – мы остаемся. Помощник распорядителя говорит, что нам нужно будет сыграть еще раз, после самого благотворительного бала – специально для опоздавшей мамочки Алекса Уивер-Кобба, которая только сейчас добралась до поместья Мунлайтов и все пропустила. Мы не возражаем – а что мы можем сделать? Все равно придется дожидаться водителя, который повезет нас обратно (я все еще не оставляю надежду на то, что увижу море поближе).

– И что нам делать? Сидеть в комнате около оркестровой? – спрашивает Чет. Он ненавидит однообразие. И я его понимаю.

– До половины второго вы можете находиться в зоне обслуживающего персонала, – говорит помощник распорядителя и ведет нас обратно все по тем же коридорам, по которым изредка кто-нибудь торопливо пробегает, пытаясь скорее успеть выполнить то или иное поручение. Его рация то и дело разрывается – всюду требуется что-либо урегулировать.

Когда мы выходим из дворца, на улице становится уже совсем темно, и я с удовольствием вдыхаю свежий соленый воздух. И с таким же удовольствием я еду в гольфкаре, издалека любуясь виллой – умелая подсветка придает ей сказочный вид. А когда я поднимаю глаза, то вижу, что небо густо усеяно звездами, далекими и мерцающими – это безумно вдохновляет. И мне почему-то кажется, что цвет наших душ – это цвет неба, на которое мы в последний раз подняли глаза.

Сегодня моя душа усыпана звездами.

– Почему ты улыбаешься? – легонько толкает меня в плечо Чет.

– Хорошее настроение, – отвечаю я. – Посмотрите, какое небо.

– Красивое, – соглашается Сью и косится на Чета. Все-таки он очень понравился ей – а жаль. Потом, когда он ее кинет, она, возможно, во всем обвинит меня – я уже проходила подобное. К тому же она очень ранимая, хоть и глупо поступает, ведясь на его комплименты и улыбки. Может быть, потому что недавно она весьма болезненно рассталась с парнем и хочет забыться? Блин...

– У тебя глаза странные, – говорит в это время Чет Сью, касаясь своим предплечьем ее. Это его коронная фраза – как бы ни было банально, на слова о глазах ведутся почти все.

Беспроигрышный вариант Далтона.

– В смысле? – не понимает Сью.

– Опасные, – чуть склоняет голову он, не отрывая от нее взгляда.

– Не поняла, – растерянно отвечает она.

Чет склоняется к ее уху и что-то шепчет. Я точно знаю, что: «В них можно утонуть». Сью лишь смеется, чуть смущенно прикрывая губы.

Мы с Нейтаном только переглядываемся. Если раньше Чет сдерживал себя тем, что мы вместе работали в одном коллективе, пусть и временно, то теперь «пустился во все тяжкие», ибо работа закончена. Почти закончена.

Нас привозят обратно в тот самый дом для обслуживающего персонала. И сначала мы устраиваем в гримерной легкий запоздалый ужин с виноградным соком – он заменяет нам вино. А потом я улучаю момент и вылавливаю Чета, когда он выходит в уборную – в каждой гримерной она своя.

– Будешь смотреть, Ховард? – с улыбкой спрашивает друг, когда я проскальзываю следом за ним и плотно запираю дверь.

Я морщусь.