– Нет, – прошептала Марина.

– Да, – ухмыльнулась тварь. Она снова наслаждалась человеческим страхом. – Их выпотрошенные трупы будут свалены в спортзале. Учителя облачатся в их кожу и станут танцевать.

Лицо Кострова вспучилось. Правый зрачок канул за сожженное веко.

– Родители накажут убийц, но им будет мало. Отцы обвинят матерей. В забытьи они будут душить и вешать женщин. А когда женщины погибнут, они примутся друг за друга.

– Зачем? – тихо спросила Марина. – Какой в этом смысл?

– Чтобы вы вспомнили! – пророкотала тварь. Сверло впилось в системный блок. – Вы загородились своими игрушками от истины! Перестали бояться!

– В чем истина? – Марина пятилась к Насте, которая не замечала ни ее, ни фальшивого отца.

– В том, что за пределами вашего жалкого разума клокочет мрак! В том, что вы – мясо для стервятников! И с той поры, когда вы умирали от страха в пещерах, ничего не поменялось!

– А что будет со мной? – Марина присела на корточки возле ученицы. Настя Кострова была укутана в ее пальто.

«Прости меня, маленькая», – подумала Марина.

– О, – промурлыкала тварь, – тебя я заберу в свой дворец. Ты проведешь вечность, постигая порядок вещей, наблюдая из дворцовых окон, как собратья твои уничтожают друг друга, беспощадно и беспричинно. Войны прошлого, настоящего и будущего будешь ты созерцать, и каждый солдат, умирая, увидит тебя в окне, и последней его мыслью станет: «Эта сука, эта падальщица наслаждается моим бесславным концом!»

Рука Марины юркнула в карман пальто.

Со стены падали грамоты. Двуглавый орел звякнул об пол.

– Боги вернутся, – сказала тварь. – Они уже возвращаются.

– Эй! – Марина прервала монолог. Обняв Настю, она приставила нож к ее шее.

Тварь воззрилась удивленно.

– И что? – спросила она.

– Я убью ее, – сказала Марина. – Избавлю от мук.

Настино личико оставалось бесстрастным, но Марина чувствовала, как колотится ее сердце, словно желая сбежать на волю.

– Отрежь ей голову, – проронила тварь.

Пот щипал глаза. Марина вдавила острие ножа в бьющуюся жилку под подбородком. Зарылась носом в мягкие волосы Насти.

– По-твоему, мне не плевать?

Марине казалось, она режет саму себя. Лезвие царапало Настино горло.

Костров затрясся. Искривились и побелели губы. Мухи одновременно вспорхнули, покинув его вздымающуюся грудь. Правый зрачок выплыл из-под века. Сосуды лопнули, окрасив розовым белки.

– Н-нет, – проскрежетал Костров. – Не тронь…

Будто сгибал стальную трубу, он согнул руку в локте. Жужжащей дрелью прикоснулся к уголку оскаленного рта. Сверло намотало мясистые лоскутья и раздробило зубы, щека лопнула и болталась, вывернувшись слизистой. Кровь хлестала из разодранной пасти.

– Отрежь, – зашипела тварь, разбрызгивая ярко-красный сок.

Костров ударил себя дрелью, на этот раз в нос, снизу-вверх. Сверло разрушило перегородку и размазало по лицу кусочки хрящей.

Костров рухнул на стул. Взвизгнули колесики.

– Не трогай ее, – сказал он.

– Это вы? – Марина осторожно убрала лезвие. – Джинн ушел?

– Не… надолго…

Из дыры в носу выплескивался багровый ручей. Костров с трудом двигал челюстью. Слова были слипшейся кашей.

– Где ваза? – Марина подскочила. Она думала о библиотечном льве.

Костров, чья любовь к дочери была сильнее демона из доисламской эпохи, просипел:

– На крыше.

– Как мне туда попасть?

– Лестница… восточное крыло… ключ… – Он замолк, и Марина испугалась, что он умер в кресле. Но изувеченный рот шевельнулся: – Сейф… десять… ноль шесть… и… и…

Марина уже крутила колесико старомодного, стоящего в углу сейфа.

Десять, ноль шесть.

– Что дальше?

Костров хрипел и мотал головой, пачкая кровью руины стола.

«Год рождения дочери, – осенило Марину. – Ноль семь!»

Дверцы открылись. В сейфе лежали одинокий ключик и синий рюкзак Пашки. Марина повозилась с молнией и возликовала. Контейнер, полный глауберовой соли. Бутылка с раствором.

«Самотин, я тебя люблю».

Она повернулась к Кострову.

– В школе я видела льва…

– Это не по-настоящему, – прохрипел директор. – Это все… фикция… мы – его оружие…

– Спасибо. – Марина выскользнула из кабинета. В приемной секретарь чиркала пилочкой по обнажившимся дистальным фалангам.

– Никуда не ходи, – сказала она отрешенно.

Туман в вестибюле сгустился, будто под досками настила чавкало болото, окуривая здание ядовитыми испарениями. Кто-то стучал в припадке по клавишам пианино. Грохотало и подвывало из спортзала. Марина побежала к ступенькам, стараясь не замечать шарахающихся во мгле существ. Призраков, спрессованных из тумана.

На лестничном пролете караулила завуч. Круглые линзы очков запотели.

– Честь школы, – промямлила она. – Измерять черепа. Красивые черепа. Медали. Ломброзо говорит…

Она словно начитала фразы на диктофон задом-наперед, и теперь прокручивала в обратную сторону, игнорируя эмоциональную окраску и ударения. Марина оттолкнула Каракуц, и та обиженно ойкнула.

У столовой ползали на карачках сестры Зайцевы. Ловили снующих по паркету скорпионов.

Марина заслонилась от паники рюкзаком, как щитом. Рванула направо. В кабинетах шли уроки. Шестой класс внимал бессвязному заикающемуся бормотанию Аполлоновой. Швец демонстрировала восьмиклассникам банку с каким-то омерзительным пауком. В следующем кабинете Кузнецова царапала мелом доску, рисуя хаотичные спирали. Ольга Викторовна была одета в легкомысленный пеньюар.

Дети поднимали руки, вставали, тут же садились обратно. Учителя, как на ускоренной пленке, рыскали вдоль парт.

Все это Марина заметила мельком, не сбавляя скорость.

Она одолела восточное крыло и приближалась к тупику. В тумане очертились лестница, люк. Абрис льва, охраняющего мужской туалет.

Зверь зарычал.

«Не по-настоящему! – подумала Марина. – Фикция, ложь, восковые големы!»

Львиные когти полосовали паркетины, выламывали доски. Зверь перебирал лапами, напружинивался. Облизывал огромные клыки.

– Ты меня не остановишь, – прошептала Марина.

Лев ударил мордой в пол. Глазища пылали, хвост извивался и грива вставала дыбом. Когти, будто гвоздодеры, выкорчевывали паркет. Возможно, джинн явился из глубин Черного континента и приволок с собой память о существах, там обитавших. Но – сказала себе Марина – люди смиряли древнее зло как минимум дважды. Тот, кто закопал вазу в мирабилите, и Георгий Стопфольд, настоящий хозяин этой земли.