— И?

— И достаточно. Иди домой.

Я оступилась. На ровном месте и совершенно неожиданно. Распахнувшаяся калитка — я за нее схватилась — помогла мало. Холин успел поймать меня за руку и вернуть вертикальное положение, даже буркнул что-то не слишком лестное о моей координации, как вдруг страшно побледнел, швырнул меня к себе за спину, закрывая собой и щитом, готовый атаковать.

Выбравшаяся из дома навоя замерцала, чуть светясь, выдавая свою инаковость, в ее глазах, вновь ставших человеческими, мелькнуло узнавание, а спустя мгновение…

Колдун! — закричала она у меня в голове, а с руки некроманта в сторону мавки рванул пульсар, следом — еще один.

Мой криво брошенный щит сумел отразить один, а второй навоя приняла на свой: статичный, линза, два потока — воздух и свет. Свет был эльфа, воздух — ее собственный.

Из дома бежал папа в халате поверх пижамы, в его руках извивались сверкающие зеленым плети, Лукреция замерла на крыльце с жезлом в руках.

Навоя ступила в тень и пропала. Холин опустил дрожащие руки, прошел мимо меня прочь и тоже растворился среди теней в сквере. Стало очень тихо.

Так не бывает. Так — не бывает. Мавки не влюбляются в принесенных в жертву эльфов, не плачут, не растут, не владеют магией, а некроманты не бледнеют и не швыряются в слабое, в общем-то, не-живое смертельными атакующими проклятиями высшего порядка от страха. Даже не от страха, от леденящего запредельного ужаса. Но я видела первое и слышала второе.

Подняла оброненную мавкой сову с опаловыми глазами и пошла в дом.

Глава 12

Был ясный солнечный день. Парило, поэтому я сняла куртку и наслаждалась теплом. Мелькали вдалеке редкие посетители. Пели птички, жужжали мухи, пахло цветами. Ветерок приятно ерошил волосы, обдувал шею и игриво пробирался в вырез блузки и под воланы пышной юбки. Хотелось стащить с ног ботинки и побегать босиком по изумрудной траве, густо растущей между дорожками и плитами. Надгробными. Метрах в пяти от меня копошился у могилы мрачный некромант. На портативном ритуальном столике торчали в пазах три черные свечи, испуская плотный красноватый дымок, и белела вычерченная мелом фигура. На горке взрыхленной земли стояла хрустальная пирамидка, роняющая на мантию слуги смерти задорные радужные блики. Топорща гвозди, лежала снятая с гроба крышка, на покосившемся мраморном памятнике покоился желтоватый череп с остатками скальпа. Остальные части этого достойного горожанина находились, надо полагать в яме, куда шипя и ругаясь лез за упавшей лопатой некромант.

Постойте. Как же там… День, солнце, птички с мухами, какие, к демонам, некроманты? Именно! Я огляделась, нашла скамейку неподалеку и с комфортом на ней устроилась. Отчего бы не отдохнуть в приятном месте наслаждаясь прекрасным? А мне определенно нужен был отдых. И успокоится. Ибо несмотря на умиротворенный вид, спокойствия во мне и в помине не было. До такой степени, что пернатая ипостась рвалась пойти и разобраться. Я шикнула на болтающийся на запястье кулон и сняла ботинки. Да, так значительно лучше. А если что, можно и бросить. Подошва достаточно тяжелая, форма вполне себе аэродинамичная — хорошо полетит.

Вчера вечером во дворе дома второго советника Йона Тодора Ливиу прошла встреча магически одаренных на высшем уровне с демонстрацией пусть не новых, но хорошо себя зарекомендовавших боевых заклинаний и способов защиты от оных. Среди специально не приглашенных гостей — мавка Алассе и штатный некромант УМН. Вероятно, только присутствие последнего избавило советника от счастья общения с его коллегами, поскольку находящийся неподалеку магсканер зафиксировал пик магической активности, превышающий допустимо-разрешенную для жилого квартала норму в два с половиной раза.

Навоя пропала. Меня трясло от ее вопля и образов, которые за ним последовали, и от страха, который только краем зацепил мое сознание. Страх был Холина, потому что он ее узнал. И мой, потому что я узнала, что он узнал. А еще было больно. Внутри снова колыхалась густая ватная тишина, рука, за которую Холин дернул меня, пряча за спиной, распухла, а по коже проступил синяк с четко пропечатавшимися пальцами. Баюкая руку, я где-то около часа тихо прорыдала в холле в компании молчащих родичей — папа был мрачнее тучи, у Лукреции дергался глаз. Успокоившись, я попросила чай из синей банки и легла спать.

Утро ознаменовалось горестными воплями о моей несознательности, потому как гудящий в магфон Подхолмс утверждал, что я еще полчаса назад должна была быть на рабочем месте, а меня нет. И предлагал поискать совесть. Я как честная ведьма — а все неурочно разбуженные девушки с утра ведьмы — поднатужилась, поискала, нашла, решила, что совесть — ресурс невозобновляемый, а в свете последних событий так вообще дефицит, зажала. Хоббит продолжал взывать. Настырный и приставучий, как застрявшая в зубах ириска. В итоге, спустя опять-таки полчаса, я, голодная, но с коробкой еды, которую хозяйственный наш тут же изъял, сидела в кабинете Холина, на стуле Холина, за его же столом и с фирменным некромантским взором (красные глаза и “идите все к демонам”) выслушивала страждущих, желающих непременно лично сообщить о запретных ритуалах, творимых за соседским забором. Когда поток озабоченных граждан иссяк, я проанализировала полученную информацию, пришла к выводу, что грядет темный апокалипсис и воздвиглась в дверях его предвестником.

— Где? — спросила я.

Голос раскатился по пустому помещению, заполнявший в уголке для посетителей какой-то бланк хрупкий фей вздрогнул и обронил карандаш. Подхолмс сунул мне в руку чашку с чаем и бутерброд и табуреточку приглашающе отодвинул. Я, конечно, не против была перекусить, очень даже, но вопрос касался другого. Другого некроманта. Пышко радовать меня не спешил, хотя мою коробку с припасами уже ополовинил. Только подсунул мне бумажку, до боли напоминающую график работы. Дни моих утренних, а также ночных бдений были жизнеутверждающе обведены черным. Иногда первые следовали сразу за вторыми, и я задалась логичным вопросом: “На кой мне столько радости, да еще оптом?” С ответами помог Эфарель. Оказалось, что Холин попросил его увеличить мне количество рабочих часов, чтобы досрочно завершить прохождение практики.

— А так можно было? — удивилась я.

В ответ меня угостили пироженкой и предложили совместный обед. Отказалась от всего. Сдержанный Эфарель, без всех этих его “душечек” и “солнышек”, хватаний за руки и пронзительных взглядов из-под трепещущих ресниц однозначно производил впечатление не мальчика, но мужа, и у меня где-то что-то отзывалось совсем не так, как раньше. И если в этом раньше