— Убить, — эхом повторила я, признавая, что пока их версии сходятся.

— Рамина — не есть аэтер. Рамина — это женщина, которая в свой смертный час приняла в себя силу аэтер. Я не знаю, сохранилась ли в этом теле она сама или же аэтер вытеснила ее до последней капли. Если убить тело, аэтер вырвется в мир: дикая, жаждущая, способная разрушить все вокруг, — негромко произнес Алвар.

— Но она же сама жизнь, — нашла я логическую несостыковку. — Как она может разрушать?

— О, сама не сможет, нет. Но к ней жадно потянутся силы стихий. И ничто не сможет ее удержать. Это будет поистине страшный миг. Я много раз думал о том, как это будет, и всякий раз смирялся с тем, что не смогу сдержать огонь. И это я, которого учили сдержанности с младых ногтей. Что уж говорить об Альгаре или же княжиче?

— При чем здесь Миролюб? — прищурившись, уточнила я.

— В нем дремлет сила земли. Он — потомок Гаттара.

— Красота, — выдохнула я в повисшей тишине.

Тишина была вязкой и неуютной. Я пыталась думать о том, что они все сумасшедшие, но у меня ничего не выходило. Наконец я сдалась.

— Что должно случиться дальше?

— А дальше… Дарим не хотел рисковать напрасно. О том, как истинные однажды уже проходили этот путь, он узнал от Гаттара. Аэтер, вырвавшись в мир, начнет рассеиваться, ведя за собой силы стихий, если рядом не будет того, кто готов принять ее в себя. Любая сила всегда ищет знакомый путь. Когда-то аэтер вошла в умиравшую женщину, но только потому, что другого пути у нее не было. Если рядом с Девой в миг ее гибели будет находиться кто-то, кто несет в себе следы аэтер, истинная аэтер устремится туда. Это будет не вся сила — лишь та, что не успеет рассеяться. Но и этого будет слишком много. Дарим не был уверен, что, приняв ее, сможет сразу ее обуздать. Именно для этого ему нужен был другой — временный — сосуд, в который хлынет аэтер. Если затем лишить сосуд жизни, часть аэтер вновь рассеется, а с той, что перейдет из разрушенного сосуда в Дарима, он думал, что справится. Роль сосуда выпала тебе. Прости, краса.

Я невольно рассмеялась его церемонности.

— Если это знание утешит тебя, то скажу, что гибель постигла бы не только тебя, но и меня, и Альгара, и княжича. Истинные создали нас для того, чтобы мы стали жертвами в этом обряде. Это нашу силу должна была рвать аэтер, в наши тела и разум должна была она стучаться в стремлении выжить. А они наблюдали бы со стороны. Вступить в такой обряд — означает согласиться на мучительную смерть. Они не глупцы. Давно живя на свете, они как никто усвоили простую истину: как бы хорошо ни был продуман любой план, никогда нельзя знать наперед, как все пойдет на самом деле. Отдав на смерть нас, они смогли бы спастись сами. Даже если бы это погубило мир, они всегда могли бы создать себе новый, вновь сбежав туда, где пока нет ничего. Но они надеялись выиграть, соединив стихии с аэтер, не разрушительной на этот раз, но хранящей все живое.

— Почему не оставить в живых Рамину?

— Я склонен думать, что самой Рамины уже нет, краса, — в голосе Алвара послышалась грусть, и я вспомнила, что Рамина была его мечтой, его неутоленной страстью долгие годы. — Аэтер не обладает разумом. Насмешкой судьбы она, способная усилить любое чувство, сама испытывает лишь одно стремление: жить. Она не знает жалости, не знает любви, потому что чувствовать могут лишь живые существа. Потому никто не может предвидеть, как поведет себя безграничная мощь, обуреваемая только одним желанием — выжить. Для этого им и нужен был человек, способный взять аэтер под крыло своего разума. Этим человеком должен был стать Дарим.

— Ты думаешь, что, пойди все не так, они могли бы снова бежать? Ты правда веришь, что миров множество и они все укрыты друг от друга тканью? — усмехнулась я, стараясь не обращать внимания на то, как дрожит мой голос.

— Я не думаю, краса, я знаю, — негромко произнес Алвар.

— Откуда? — сглотнув, спросила я.

— Предания не врут, — произнес Алвар фразу, которую я слышала уже с десяток раз.

— Ты говорил обо всем этом в условном наклонении, — нарушила я повисшую тишину.

— Я… не понимаю, — нахмурился Алвар.

— Ну, ты говорил, что это случилось бы… Получается, что этого не случится? — я посмотрела на Альгидраса, но тот сидел, откинувшись затылком на перила и закрыв глаза.

— Как я и сказал, все было бы просто, если бы у всех были одни чаяния. Гаттар, вернувшийся в наш мир, рассказал об этом плане Хариму. Он все равно не сумел бы скрыть. Да и для обряда нужны были те, кого можно будет принести в жертву, то есть все истинные должны были позаботиться о потомках. Вот только брат Сумиран, — на этих словах Алвар прикрыл глаза, и его лицо на миг исказилось гримасой боли, — был против этого плана.

— Но если это должно было спасти мир… Почему он был против?

— Альтар зрит будущее. Не знаю, так ли далеко, как Альгар. Я никогда не спрашивал, — Алвар бросил взгляд на Альгидраса, но тот не открыл глаз. — То, что известно Альтару, не может быть тайной для Сумирана. Скрывать что-то от парной стихии — дело бессмысленное и выматывающее. Так Сумиран узнал, что Альтар видел: Дева будет оживлена и стихии сольются воедино, но ценой этого обряда станет его жизнь.

— Альтара или Сумирана? — уточнила я.

— Альтара.

Альгидрас распахнул глаза и уставился на Алвара.

— Ты не говорил о том, — обвиняюще произнес он.

— Я провел много месяцев в беседах с братом Сумираном, ожидая твоего возвращения, брат. Теперь я знаю то, о чем предпочел бы не знать вовсе, — с кривой усмешкой произнес Алвар.

— Что именно?

— Кажется, ни один из вас не собирается позволить мне отдохнуть сегодня, — театрально взмахнул рукой Алвар, разом напомнив мне наш путь из Каменицы в Свирь. Как давно это было? Будто в другой жизни.

— Закончи рассказывать о планах и иди спать, — милостиво разрешила я.

— Твое сердце не зачерствело с годами, краса, — склонил голову Алвар. — Впрочем, иного я и не ждал. Брат Сумиран мог пойти на многое ради спасения мира, кроме смерти Альтара, потому что мир без части тебя — уже не мир.

— Почему? — нахмурилась я.

— Потому что парные стихии — слишком часть друг друга, — пожал плечами Алвар.

Я покосилась на Альгидраса. Тот вновь сидел с закрытыми глазами, но на его лбу залегла морщина. Что будет с каждым из них, если другого вдруг не станет? Алвар же продолжил:

— Гаттар и Харим не желали слушать ни о чем. Они настаивали на воплощении плана. Для обряда нужна была четверка детей, унаследовавших силы стихий, и дитя, владеющее аэтер. В преданиях было сказано, что аэтер вновь будет нести в себе женщина. Предания — это то, что было записано Альтаром или же с его слов братом Сумираном. Помимо преданий они вели летописи создания и становления мира. Не могу ручаться за то, что любой из них не решил что-то утаить или объяснить так, как ему хотелось. В преданиях сказано о дне Великого Единения, в летописях же, написанных рукой Альтара, о том, что они определили срок: дети, несущие в себе следы сил стихий, должны были появляться четыре раза в столетие. Получалось, что четырежды в столетие мог случиться день Великого Единения. Мне трудно судить, отчего так.