Мысленно подобрала полы юбки (сегодня решила переодеться в удобные штаны, а ведь девичий наряд уместно добавил бы долю трагизма) и, в поддержку зарождающейся суматохи, что есть сил завопила:

— Люди-и-и-и! Во-о-о-олк! — и шагнула в ближайшее окно.

Кабы несчастное животное взаправду по случайности оказалось в корчме, оно бы предпочло забиться под стол и не вылезать оттуда по возможности подольше. Харчевня стала похожа на огромный муравейник, на который кто-то сдуру… эм… вылил водички. Вопли, визги и ругательства смешались в сплошной гул. Кто под шумок расквасил нос недругу, кто просто радостно махал кулаками — отводил душу. Из окон, дверей и, по-моему, даже из трубы, лезли люди.

Впрочем, задержаться, дабы заплатить за обед, не подумал ни один, так что совесть моя слегка успокоилась. Да и хмурая тётка с корчмарём на руках давала стрекача в первых рядах. Так что, если бы у кого и возникло желание расплатиться, ему бы пришлось сначала разогнаться до скорости испуганного крота. Я же, стоя на другой стороне площади, невинно вопрошала у прохожих, а что такое случилось. Трое сообщили по секрету, что в харчевню зашла ведьма и превратила повара в борова; двое радостно подтвердили слух о чумной крысе, а один руку давал на отсечение, что сам, лично, видел, как из очага выпрыгнул злой дух и уволок служанку в огонь. То обстоятельство, что служанка в этот момент с визгом пробегала мимо, ничуть не разубедило свидетеля.

С чувством выполненного долга я свернула на соседнюю улочку и сорвала с подвернувшегося дерева пару слив в качестве десерта. Навстречу с профессиональным желанием нести в массы добро и справедливость двигались охранники. Двигались они, особенно не спеша и, скорее, для вида, но на меня смотрели строго. Тот из них, что выглядел менее заспанным, преградил дорогу, и, деловито почесав потную шею тупым ножом, начал:

— Слыш, юнец!

Второй, только что продрав глаза, ткнул его локтем в бок и гыкнул:

— Да это ж девка… то есть, это… баба. Ты давай уж того, повежливее, что ль, — и снова прикрыл глаза.

Первый удивлённо взглянул на то место, где у нормальной женщины должна быть грудь, философски пожал плечами и продолжил:

— Ты туды не ходи. А то там покамест месилово… Ти волк, ти крысы… Хрен разберёшь этих, — кивок в сторону площади, охваченной паникой. — Ты тута волка не видел? Не видела? ли… Не видели ли?

Я развела руками со всей искренностью:

— Помилуйте, соколики! Волк? Да посреди города? Это ж какой нормальный волк здесь ошиваться станет?

- Во и мы думаем…

Охранники симметрично почесали в затылках, справедливо полагая, что волку тут взяться и правда не откуда. Но любопытство победило в неравной битве с логикой и охранники, тяжело вздохнув, побрели дальше, громко рассуждая об обязательности наличия у бабы "ну этих…" и водя в воздухе руками на уровне груди.

Я, вполне довольная собой, отправилась дальше искать приключений на самую выдающуюся часть моего тела — голову.

И они, родимые, как всегда, не заставили себя ждать.

Стоило чуточку расслабиться и поверить во всеобщую доброжелательность, как некий "доброжелатель" огрел меня по голове. То ли голова оказалась чугунной, то ли удар слабоватым, но, как мне показалось, довольно скоро я очнулась. И вовремя: неслучайный прохожий уже за ногу волок жертву в сомнительный закоулок. Я прокашлялась, хорошенько пнула свободной ногой похитителя и поинтересовалась, какие у него на меня планы и насколько они законны по отношению к замужней женщине.

Не тратя времени даром, похититель попытался огреть добрую девицу (ну ладно-ладно — меня) ещё раз, но я оказалась проворнее. Желание продолжить бренное существование без ночных кошмаров заставило подскочить и громко сообщить преступнику, что нехорошего я о нём думаю. Боги, решив, видимо, извиниться за боль в начинающей тяжелеть голове, подсобили: ошарашенный моей живучестью мужик, запутавшись в полах плаща (знакомый, кстати, плащ), рухнул на землю, щедро удобренную дворнягами.

Хоть желание продемонстрировать обидчику скорость сверкания моих пяток было сильно, оскорблённая гордость требовала глумления над поверженным врагом. Надо хотя бы пнуть его разок-другой в качестве отмщения — голова быстро начинала болеть, а вроде бы ровные стены плыли волнами перед глазами.

Пару раз я все-таки опустила подвернувшуюся под руку кривую ссохшуюся доску (уж не ей ли сама получила?) на те части похитителя, которые были для него наиболее ценными. Плащ я, кстати, узнала. Мужик, с которым я столкнулась у входа в харчевню, оказался куда большим грубияном, чем казалось в начале нашего знакомства. Я попыталась пнуть его носком в живот, но он вскинул руки и медленно стянул с лица капюшон, чудом не спавший раньше.

Ну твою мать…

— Гринька?!

Гринька больше ревел, чем говорил, но "ненавиж-ж-ж-жу, тв-в-варь!" и "в-в-всех вас пер-р-р-ребью!" я разобрала.

— И тебя, и муженька твоего… — с ненавистью добавил человек, когда-то бывший моим другом.

Конечно, я замешкалась. А Гринька — нет. Он достал из-за отворота сапога нож.

О, я знала этот нож! И меньше всего хотела увидеть его снова.

Я никогда раньше так не бегала. Никогда мне не казалось, что вот-вот… сейчас… прямо сейчас клинок войдет под рёбра. Гнался ли за мной кто? Не обернулась ни разу. Я бежала, петляя заброшенными улочками, что накануне показывал муж. Лишь бы скорей. Лишь бы убежать. Я могу за себя постоять. Могу отбиться от грабителя или насильника. По крайней мере, одного. Но старый друг… Но нож… Но ЭТОТ нож… Казалось, стальной холод уже внутри, разливается по жилам, ещё миг — и упаду, заледенею и никогда не встану. Найти мужа и бежать. Скорее. Скорее! Лишь бы подальше, хоть куда. Подальше от этих зверей. Они — звери. Они, а не Серый.

________________________________________

[i] Бабник, бездельник и повеса. Нехороший, в общем, человек.

Гринька был доволен. Даже к лучшему, что Фроська убежала из дома в день смотрин. Никаких лишних слов, проклятий и упрёков. И мать очень вовремя разозлила. Та, кажется, готова была её хоть за лешего замуж отдать. Давно пора. А Гринька времени зря не терял. Он и так собирался этой осенью идти свататься, а тут как раз смотрины. Дорожка сама стелется. А сыну головы кто же откажет? За таким женихом девки в очередь выстраиваются и, если Настасья Гавриловна что соображает, должна это понимать. Он и сунул сразу мешок с выкупом. Сколько там было? Сотня золотых? Полторы? Кажется, столько он брал из дому, чтобы показать, мол, не бедствуем. Да весь мешок так и оставил. Ничего, папка новых заработает. Не обеднеет. Зато теперь он, считай, жених. Сговорили — это почти замуж выдали, всем известно. А Фроську и спрашивать нечего. Что дура-девка может дельного сказать? Вот женится Гринька, тогда заживёт иначе. Уж он-то ей покажет, где женино место в доме. И чтобы никаких больше гуляний с этим…