Он, конечно, прав. И хорошо, что он об этом знает: уверенный в своей правоте Минотавр слишком много говорит. Теперь я знаю: он будет меня ждать. Это часть его программы по монополизации истины. Я допиваю чай и ухожу, и пару дней сплю, накрывшись подушкой. Через неделю с их закрытой двери на меня смотрит записка. «Детям вход воспрещен». Он настолько уверен, что я не выдержу, что в честь этого готовит салют.

Две недели я хожу по спальне, проигрывая в голове киношные диалоги, слушаю их разговоры, прислонившись к стене. Потом вдруг говорю себе: хватит. Выходит неожиданно легче, чем в первый раз, и это придает мне уверенности: хватит. Хватит! Я говорю себе: плевать на все, что там происходит. У меня может быть нормальная спокойная жизнь. Я начинаю просыпаться в семь, чтобы ложиться в десять и ничего не слышать, и на подстраховку нахожу в комнатах Мару огромные вакуумные наушники. Но проверяю их раз или два. Потому что внезапно все заканчивается. Без криков и ругани.

Минотавр просто перестает приходить.

Я знаю, дело не во мне. Слишком много чести. Это девушка за перегородкой вынудила его отступить. Отвыкший от тишины, без шума и споров за стеной я маюсь совершенно иным видом бессонницы, а по утрам все чаще залипаю на белой двери. Пульс за ней тонок, одна и та же нота. Редкие, редкие капли дождя.

В открытых окнах теплится апрельский полдень, гудят автомобили и над крышами рассекают скворцы, когда я наконец спрашиваю:

– Почему она не просыпается? Она же живая.

Сидя за компьютером, Мару так увлеченно ковыряется вилкой в банке с тунцом, что отвечает машинально:

– Ее мозг считает иначе.

– Почему?

Скрежет гаснет. Вилка замирает. Осознав, что это я, а не с тот, с кем он говорит об этом обычно, Мару аккуратно поднимает взгляд.

– Ариадна была дубль-функцией, но ее партнер погиб.

Мне мало официальной версии. Он видит это, со вздохом отставляет консерву в сторону:

– Она думает, что тоже мертва.

– Почему?

– Из-за того, как умер он. – Мару тянется к смартфону и рассеянно поясняет: – Выстрел в голову. Мгновенная смерть. У нее не было шанса воспринять это иначе.

– Тогда чем вы занимались все это время?

Он снимает блокировку и начинает писать сообщение, и вопрос мой вылетает к птичкам в окно.

– Что ты делаешь? – настораживаюсь я, потому что на Мару это совсем не похоже.

Он вздыхает:

– Минотавр просил сказать, когда ты начнешь задавать вопросы.

– Что? Нет, погоди! Не надо. Я же только…

Но сообщение оказывается таким коротким, не иначе ряд восклицательных знаков, что Мару уже откладывает телефон и повторяет:

– Он просил сказать, когда ты начнешь задавать вопросы, потому что я запретил ему первым говорить с тобой.

– Что? – окончательно теряюсь я.

Мару смотрит на меня и молчит, и в его взгляде я вижу ту покорную печаль, с которой он читает плохие новости в интернете. Он специально ищет их среди мировой политики, рецензий на книги и научных лонгридов – чтобы помнить: наши контрфункции не все могут изменить.

Наконец Мару встает из-за стола. Сегодня я – его плохая новость.

– Электрической активности мозга недостаточно, чтобы Ариадна проснулась и поняла, что жива, – поясняет он мягко, но сдержанно, как не дающий обещаний хирург. – Однако недавно у Минотавра появилась идея. Разбудить ее за чужой счет. Мы пытались подцепить самостоятельно, но ничего не вышло. Несмотря на то, что Ариадна по-прежнему функция Дедала и напрямую связана с системой, технически она в коме. У нее нет психической деятельности.

– А сам Дедал? – пробормотал я. – Разве он, ну, не может что-то сделать? Изнутри?

– Ирония в том, что для Дедала она оптимизирована лучше прочих. Ариадна поддерживает жизнь контрфункции и при этом, скажем так… не способна попасть в неприятности. Это называется нулевой функцией. Так что он не станет нам помогать. Но ты правильно мыслишь. Если бы Дедал кратковременно авторизировался в Ариадне, как в функции, с большой вероятностью это бы засветило ее мозг в системе, и мы смогли бы ее подхватить.

Он заглядывает в смартфон, но ответа нет, и я молюсь, чтобы Минотавр пропустил его сообщение, как миллион других важных вещей в жизни.

– Неужели нет способа уговорить его помочь? – спрашиваю я, когда экран под нашими взглядами гаснет.

Мару неожиданно смеется:

– Ну нет, малыш. Уговоры – все-таки немножко про людей. Тут другое.

Он осторожничает, но все же подходит ко мне:

– Мне непросто это говорить, потому что Ариадна – хорошая девушка. Она принесла много жертв, и было бы кармически честно, если бы кто-то мог ответить ей тем же. Но то, что честно для одного человека, может быть нечестным для другого. Дары богатого и бедного – не одно и то же. Когда ты отдаешь другому то, что ему нужно, а тебе нет, ты можешь спасти жизнь. Но если ты даруешь то, без чего сам не справишься… неспасенных может быть уже двое.

Я понимаю, что он говорит. Не понимаю только, почему мне.

– Если ни вы, ни Дедал не можете ей помочь…

В коридоре распахивается дверь, и тут не надо быть экстрасенсом, чтобы узнать манеру и шаги и вспомнить, что в лабиринте личный визит иногда быстрее звонков. Игнорируя это, Мару кладет руку мне на плечо. Мы как будто прощаемся у отбывающего поезда:

– Твое будущее никуда не делось. Оно наступает каждый раз, когда ты открываешь по утрам глаза. Пожалуйста. Подумай о том, чего ты хочешь. На самом деле. Это будущее может быть целиком твое.

Минотавр врывается в комнату, как всегда, в амплуа стихийного бедствия. Непредсказуемый и целеустремленный, идет к нам, щурясь от заоконного полудня.

– Ты пришел, – говорит мне, не скрывая торжества.

– Я здесь живу, – отвечаю я, но желудок сводит судорогой.

– Брось, дело не в этом, – фыркает Минотавр и вдруг замечает недоеденную банку тунца. – О. Погоди. Еда.

Мару только хмыкает, наблюдая, как Минотавр меняет курс и хватается за его консервы.

– Возьми в холодильнике новую, – советует он.

– Зачем? Мне эта нравится.

– Потому что чужая?

В ответ Минотавр гримасничает, плюхается в компьютерное кресло и за высокой кожаной спинкой прячется от дневного света.

– Он уже в курсе, что мы придумали?

– Ты, – сдержанно улыбается Мару. – Ты придумал.

– Да без разницы. – Минотавр отмахивается вилкой. – В курсе или нет?

– Ну… – Мару смотрит на меня. – Я рассказал Мише, почему у нас ничего не получается. Как нам мог бы помочь Дедал. И почему он этого не сделает.

– В общем, все самое безобидное.

– Подстелил соломки твоему гению.

Соскабливая со стенок банки остатки тунца, Минотавр задумчиво молчит. Потом спрашивает:

– Ты злишься на меня?

Мару кивает:

– Каждый раз как в первый.

– Ого, – удивляется Минотавр. – Это многое объясняет.

Мару смеется и отворачивается, только я вижу: ему вообще не смешно. И думаю: какого черта. Разве Минотавр знает нас? Разве, упрямо обесценивая наш выбор спасти жизни контрфункций,