Я поднял в воздух всю эскадрилью. Мы встретили нарушителей над территорией своей страны и атаковали с ходу, без предупреждения. Они летели звеньями по три, и мы перестроились так же и напали снизу, каждое звено на одно из четырех замыкающих.

Я подкрался к ведущему четвертого звена с конца на дистанцию метров тридцать и открыл огонь по носовой части фюзеляжа, где в застекленной кабине находятся бомбардир и пилот, а потом по двигателю, пока не увидел язычки пламени и дым. После чего отвалил, удовлетворенный, попав под обстрел нижнего пулемёта, который проделал пару дырок в левой части крыла. После виража увидел, что подбитый мной средний бомбардировщик пикирует к земле, как бывает, когда убит или тяжело ранен пилот. Два члена экипажа, стрелок-радист и бортстрелок, смогли десантироваться. Еще один «Хейнкеля-111» снижался, дымя. Его сбил Юра Суконкин. Остальные мои лётчики отстрелялись со слишком большой дистанции, не нанеся серьёзного ущерба. Есть мне над чем поработать, как командиру. Впрочем, лётчики делятся на тех, кто сбивает, и на тех, кто их сопровождает и прикрывает. Преследовать вражескую эскадру не стали, потому что находились уже над территорией Франции.

90

На следующий день эскадрилья, базирующаяся в Лозанне, посадила немецкий бомбардировщик, решивший срезать угол после бомбёжки Лиона. Самолёт был интернирован. Экипаж оказался в тюрьме до разбирательства.

Еще через два дня немцы нанесли ответный удар. В районе города Шо-де-Фон очередной «Хейнкель-111» нарушил государственную границу. На перехват вылетела эскадрилья из Берна и обнаружила там не только его, но и тридцать шесть тяжёлых истребителей «Мессершмитт-110С». В результате скоротечного боя были сбиты немецкие средний бомбардировщик и два истребителя и один швейцарский «Мессершмитт-109Д».

Восьмого июня немцы решили разбомбить швейцарские аэродромы. Вылетела целая группа (тридцать) средних бомбардировщиков «Хейнкель-111» и неполная (тридцать два из тридцати восьми) истребителей «Мессершмитт-110С». Их встретила всего одна эскадрилья швейцарских «Мессершмитт-109Е». После того, как были сбиты три вражеских истребителя и один наш, немцы решили, что размен неинтересен и повернули вспять.

Шестнадцатого июня были схвачены десять немецких диверсантов, которые собирались уничтожить самолёты на земле. Надо было почитать на следующий день швейцарские газеты. Такого ура-патриотизма я не видел с советских времён. Даже сообщение о капитуляции Франции осталось в тени.

Девятнадцатого августа швейцарскому правительству была вручена нота с предупреждением, что после следующего воздушного инцидента последует прямое вооруженное вторжение. Марсель Пиле обосрался и приказал не нападать на немецкие самолёты. Чтобы что-нибудь не произошло совершенно случайно, меня временно, до начала активных боевых действий, если такие случатся, освободили от командования женевской эскадрильей. Я был рад. Провести всё лето на аэродроме не входило в мои планы. К тому же, насколько я знаю, больше показывать зубы Швейцария не будет, С Гитлером договорились, выдав ему кредит в сто пятьдесят миллионов швейцарских франков, которые сейчас по двадцать три американских цента за один, и пообещав свободный транзит товаров между Италией и Германией, а также, не задавая глупые вопросы, обменивать золото на любую валюту. Часть этого золота будут составлять зубные коронки, выдернутые из трупов. Еще один кредит на восемьсот пятьдесят миллионов будет выдан в тысяча девятьсот сорок третьем году, когда было понятно, что Гитлер проигрывает, что долг не будет погашен. Для страны банкиров выдать заведомо невозвратные деньги — самый страшный грех. Не знаю, как они с этим будут жить, а ведь ещё как сумеют.

Желая, наверное, подсластить пилюлю, президент издал еще один приказ о награждении и повышении в звании всех лётчиков, сбивших германские самолёты. В Швейцарии с середины прошлого века запрещены какие-либо награды и титулы, но есть ленты за выслугу лет, занятия спортом, подготовку, участие в миссиях… Нам вручили «За выполнение задания, несмотря на очевидную опасность, и необычайно храброе поведение» по бело-красной «Исключительная служба» с маленькой золотой бабой на стыке цветов, вооруженной щитом и копьём. Я стал оберст-лейтенантом (подполковником) швейцарской армии. Юра Суконкин, перепрыгнув через несколько унтер-офицерских званий, получил самое младшее офицерское — лейтенант. Теперь он командир звена, командует двумя вахмистрами. Для него это очень важно. Хочет стать, как отец, полковником.

Я успел принять экзамен по технической химии на всех курсах, которые вёл, и предупредил ректора, которым со следующего учебного года будет семидесятивосьмилетний Эжен Питар, профессор антропологии, основным научным достижением которого было утверждение «Все расы равны», что после Рождественских каникул покину университет. Пусть за полгода найдет мне замену.

— Опять отправитесь в буддистский монастырь? — лукаво улыбаясь, поинтересовался он.

— Да, — подтвердил я. — Равенство рас надо отстаивать не только на словах, но и на деле.

— Я вас понимаю и поддерживаю! Сам бы вступил в борьбу с фашизмом, если бы был моложе и крепче! — довольно эмоционально и искренне произнес он.

Я поверил ему. Швейцарцы, при всей их склонности к нейтралитету, иногда бывают воинственными. Но очень редко.

91

На планете Земля всегда где-нибудь идет война, а всего в нескольких километрах от таких мест люди живут спокойной, привычной жизнью. В Швейцарии после нескольких воздушных инцидентов наступила тишь да благодать. Немцы и итальянцы летали над нейтральной страной туда-сюда, не озабочиваясь даже предупреждениями. В Австрии тоже спокойно. Зато в Югославии и Греции шла война. Я объехал эти страны через Венгрию, Румынию, Болгарию и Турцию. Пограничники этих стран смотрели на мой швейцарский паспорт, как на выигрышный лотерейный билет. Им не повезло родиться в маленькой горной стране богатых гномов. Целью поездки я везде указывал археологические исследования. На меня смотрели с завистью: весь мир в огне, а эти вот, которые швейцарцы, имеют возможность заниматься всякой ерундой

В Ирак я въехал через Сирию на турецком поезде, якобы собираясь поучаствовать в раскопках шумерских поселений в районе Басры. В Тегеране надо было сделать пересадку. Конец апреля, и здесь уже жарковато. Как только я вышел из вагона первого класса, ко мне кинулась толпа бедняков, желающих разбогатеть за счет иностранца-европейца. Они чуть не подрались за мой чемодан и баул из плотной желтовато-серой дерюги, изготовленный через сто с лишним лет, в котором были броня спецназовца из двадцать первого века и монгольский лук из тринадцатого.

— Пошли вон, сыновья ишаков! — отогнал я на арабском языке, после чего жестом подозвал крепкого курда в странном головном уборе, похожем на смесь берета с чалмой, стоявшего в стороне и невозмутимо наблюдавшего за согражданами. — Бери мои вещи, неси за мной.

Поезд на Басру отходил через два часа. Подождать я решил в ресторане в здании вокзала — арабском эхе европейской