— Стой! Подожди! — голос Ивы напоминал хриплое карканье, пересохшее горло болело, губы не слушались.

Жена Ареса приостановилась, с удивлением обернулась: кто меня зовет?

— Подожди! Я с тобой!

Девушка узнала артистку и улыбнулась, правда, улыбка вышла печальной.

— А, это вы! Я вчера краем глаза видела представление! Танцуете и поете, как богиня…

— О… Спасибо!

Ива никак не могла взять в толк, почему жена Ареса грустит. Но со стороны и сама Ива, верно, выглядела словно печальное привидение — дрожащая и белая, как простыня. Разговоры на время пришлось прекратить: некоторые недовольные зрители пихали девушек локтями, а некоторым они сами отдавливали ноги. Ива не ожидала, что полюбоваться огненным представлением соберется такая орава. Наверное, весь город здесь, дома остались разве что младенцы да древние старики и старухи.

Весь город здесь! Это их шанс!

— Арес!

Девушка приветственно взмахнула рукой, увидев музыканта.

— Ива!

Ксандор заметил Иву раньше, чем она окликнула его. Подошел и, взяв за плечи, почувствовал сквозь тонкую ткань прежний жар. Да и на лице горел лихорадочный румянец. Иве не надо было смотреть в зеркало, чтобы понять, что щеки алеют.

— Ива! Девочка! Что ты здесь делаешь?

Он не сердился, но переживал. Это было, пожалуй, еще хуже.

— Ксан… Прости! Я не смогла усидеть дома! — и сбавила голос до шепота: — Он не появлялся?

Ксандор сжал губы. Ива догадалась, каким будет ответ.

— Возможно, мы ошиблись. Они в этом мире, но не в этом городе…

Ива прикрыла глаза, прислушиваясь к ощущениям. Запах лаванды сделался будто даже ярче, свежее. Но, вероятно, Ксандор прав.

— Еще не все потеряно, Ксан. Продолжай представление!

Он кивнул и вернулся в центр круга.

— А теперь все сделайте два шага назад!

Арес передал кувшин жене. Она повернулась, чтобы уйти, но Ива, не понимая, что за блажь на нее накатила, поймала девушку за руку.

— Разве тебе не нравится представление?

— Очень. Но я никогда не остаюсь на выступления. Слишком грустно.

— Но почему?

— У меня был прекрасный голос, а потом… В общем, петь я теперь не могу. И нога. Не знаю, заметила ты или нет, но я немного прихрамываю. Совсем чуть-чуть. Стараюсь, чтобы это было не заметно. Я не могу танцевать с такой ногой!

— О… — Иве стало ужасно жаль девушку. — Но Арес так любит тебя! Разве это не главное?

Печальная улыбка на лице девушки сменилась мечтательной, нежной.

— Любит. Кто бы мог подумать. Иногда я даже рада, что все так сложилось. Мы ведь могли и не быть вместе…

— Почему?

Девушка вскинула на Иву глаза и прикусила губу, явно придумывая отговорку, но тут Арес невольно пришел на помощь жене, заиграв на свирели.

Ксандор давно избавился от цилиндра, фрака и рубашки. Его плечи и грудь усеивал пепел, пот, стекая, образовывал причудливые узоры. Девушки и молодые женщины разглядывали фокусника, не скрывая восторга, мужчины прятали зависть в уголках сжатых губ. Ксан поднял ладони, точно чаши весов, и с обеих его рук полился жидкий огонь, потоки разветвлялись в воздухе, рисуя над поверхностью булыжной мостовой горящие орнаменты. Они истончались по краям площадки, так что зрители могли коснуться огненных завитков, но те, толщиной в волос, уже никому не причиняли вреда. Ксандор отлично контролировал свою силу. Вот только лицо его становилось все более отрешенным.

Сначала он еще водил глазами по толпе, пытаясь отыскать в ней брата. Конечно, он не узнал бы его в чужом обличии, но понял бы, догадался — в этом он не сомневался ни секунды — по ответному взгляду, по улыбке. Толпа ликовала, но на Ксандора смотрели посторонние люди. Среди них не было Роба.

У Ивы разрывалось сердце. Неужели все напрасно? В чем они ошиблись?

— Стойте! — воскликнула она.

Ксандор обернулся, огненные струи искрами осыпались на землю. Свирель, вскрикнув, замолчала.

Ива вышла и встала рядом.

— Я хочу спеть эту песню для всех заблудившихся путников, для тех, кто сбился с дороги и блуждает в темноте! Найдитесь, пожалуйста!

Поднялась на цыпочках к уху Ксандора.

— Какую песню вам чаще всего пела мама? Ту, что ты Вазиру наигрывал, да?

— Да…

Он явно не понимал, что происходит.

Зрители тоже молчали, переглядывались. Волшебное представление оборвалось на середине, и некоторые недовольные засвистели, но другие, те, кто слышал, как поет Ива, зашикали на них. Жена Ареса стояла, прижав кувшин к груди, на кончиках ее пушистых ресниц дрожали слезы. «Прости, — подумала Ива. — Не надо было тебя удерживать!»

Я знаю, где тропы лежат,

Которыми можно сбежать

В небо от печали земной.

Останься, останься со мной

В этом сне, полном неги,

Где с тобой мы вдвоем навеки,

Где я ловлю твой каждый вдох,

Твой каждый стон.

Я так люблю тебя, мой сон…

Ива допела куплет и оглянулась на Ксандора: «Пой!»

Она никогда прежде не слышала, как Ксандор поет, но не сомневалась, что голос у него есть.

Как нежность мне в руны облечь?

Как мне в твоем сердце разжечь

Костер из того же огня,

Который сжигает меня?

Чтоб стали мы — огненный вихрь,

Где пламя одно на двоих,

Чтоб мир удивленный притих,

Когда мы с тобой — полетим.

На веки.

Я ловлю твой каждый вдох,

Твой каждый стон,

Я так люблю тебя, мой сон.

У Ксандора оказался сильный баритон. Он пел и смотрел на Иву, а она, забыв на время, зачем это все затевалось, смотрела на него. «Мой сон. Мой прекрасный, губительный сон…»

И лишь секунды спустя Ива поняла, что не слышит свирель, хотя Арес всегда подхватывал любую мелодию. Удивленная, она обернулась и увидела, что музыкант стоит, опустив руки.

— Нет, я не верю… — прошептал он. — Такого просто не может быть.

— Роб?

Ива и Ксандор одновременно произнесли это имя. У Ивы захолонуло сердце. Она уже ни во что не верила.

— Ксандор? — спросил Арес.

И в лице парнишки проявилось что-то настолько строгое, взрослое, точно проглянул сквозь мягкие черты суровый и опасный воин. Но тут же суровость сменилась нежностью.