Замы гуськом вышли из кабинета. Медленно и величественнопритворилась дубовая дверь. Тимофей углубился в бумаги и на Дудникова несмотрел. От напряжения тот взмок и незаметно вытирал под столом влажные руки.

— Спасибо, Владимир Алексеевич, — вдруг пророкотал Тимофей,не отрываясь от бумаг. — Я не был уверен, что ты меня поймешь. Мы вроде заранеене договаривались…

“Все в порядке, — пронеслось в голове у Дудникова. — Я неоплошал. Я принял мяч и отбил его в нужную зону. Я молодец. Все хорошо”.

Зазвонил мобильный телефон, и Дудников вздрогнул,испугавшись, что это его телефон, что он забыл выключить его на порогекабинета.

Тимофей Ильич неуклюже полез в карман.

— Да.

Дудников исподтишка, но очень внимательно наблюдал забатяней. Батяня послушал немного, кинул на бумаги эксклюзивного дизайна тяжелый“Паркер” и потер затылок. На лице у него появилось какое-то странное, несвойственное ему довольное выражение, как будто ему сообщили, что весь недавнийкредит МВФ решено предоставить в его личное пользование.

— Я постараюсь, — сказал Тимофей. — Нет. Не скоро.Занимаюсь. Кое-что. Зачем? А-а… — Он засмеялся, и Дудников понял, что онговорит с женой. — Хорошо. Если я ошибусь, ты меня поправишь. Это точно.

Дудников смотрел на него во все глаза, как будто ТимофейИльич вдруг ни с того ни с сего начал показывать фокусы.

— Ладно, Кать. Мне некогда. Ты во сколько освободишься?Приеду. — Он помолчал, очевидно, слушая, и перебил: — Я тебя люблю. Пока.

Он нажал кнопку и взглянул на Дудникова.

— Закрой рот, Владимир Алексеевич, — попросил он спокойно, иДудников поспешно отвел глаза. — Моя жена волнуется, что мы с тобой не тамищем. Ты как считаешь, мы там ищем или не там?

— Т-тимофей Ильич, — начал Дудников, — у меня есть кое-какиеновые данные, но я их до конца еще не проверил…

— Что ж так? — спросил Тимофей Ильич. — Давно нужно всепроверить.

— Проверим, Тимофей Ильич, — уверил Дудников, — обязательнопроверим!

— Что за данные?

— В каждом коридоре, — начал тот, торопясь и стараясьговорить как можно более коротко и как можно более ясно, — есть камерынаблюдения. Не только при входе и на лестницах, но и в коридорах.

Тимофей кивнул, показывая, что слушает.

— Все они поставлены на запись, на случай каких-нибудьфорс-мажорных обстоятельств. Охранники их не просматривают, просто меняюткассеты, потому что смотреть там, как правило, нечего. Об этих камерах известнотолько… службе безопасности, и то не всей…

— Ну и что?

Дудников достал из портфеля кассету.

— Можно? Тимофей кивнул.

Дудников вставил кассету в видеомагнитофон.

— Вот. Это камера, которая стоит на этаже юридическойслужбы. Видите? Запись сделана третьего декабря.

Тимофей рассматривал черно-белое изображение коридора, людей,которые беззвучно двигались туда-сюда, двери, которые бесшумно открывались изакрывались. Какой-то человек медленно вышел из распахнутой двери, постоял,выискивая что-то в карманах, потом медленно двинулся прямо на камеру. В углутелевизора в длинном окошке бежали секунды.

— Да это же Долголенко, мать его! — вдруг заорал Тимофей вполный голос и посмотрел на шефа безопасности. — А?

Дудников кивнул и открыл рот, чтобы сказать что-то, ноТимофей не дал.

— Постой, Владимир Алексеевич! Не может быть, чтобы эта твоязапись была от третьего декабря! Долголенко к нам в последний раз приезжал…когда?

— В ноябре, — подсказал Дудников. — Сразу после праздников.Девятого или десятого.

— Ну?

— В этом-то вся штука, Тимофей Ильич! — сказал Дудников соскромным торжеством в голосе. — Это не родная кассета. Это перезапись. Родной ввидеотеке нет.

— Что ты несешь? — спросил Тимофей Ильич и уперся в неготяжелым взглядом. — Какая такая перезапись?

— Тимофей Ильич. — Дудников остановил запись. Черно-белыелюди замерли посреди черно-белого коридора. — Третьего декабря какой-точеловек, который знал, что в коридоре есть камера, зашел в кабинет Шубина. СамШубин третьего декабря был в Швейцарии, я проверял. Этот человек сделал все,что ему нужно, вышел и спокойно отправился домой, зная, что кассеты мы непросматриваем, а просто пишем на них то, что происходит в коридоре. Однако онзнал, что должен эту кассету из видеотеки изъять, потому что в случае разбирательстваона обязательно всплывет. Собственно, она и всплыла… — Ну?

— Поэтому этот человек поменял кассету. Он вытащил ту, накоторой было записано то, что происходило третьего декабря, и поверх неезаписал съемку с первой попавшейся более ранней кассеты. Они ведь все похожидруг на друга как две капли воды, Тимофей Ильич. Ему не повезло, что на нейоказался Долголенко, который в Москву наезжает раз в месяц, да и то не всегда.А теперь и вовсе не наезжает, потому как вы его… того… уволили. Он даже и несмотрел, что там записано, ему это совершенно не важно.

— Так, — сказал Тимофей. — Ясно.

Дудников нажал кнопку на пульте, и кассета выехала извидеомагнитофона с негромким приятным звуком.

— Все на самом деле ясно, Тимофей Ильич, — произнес оносторожно. — Только у одного человека, кроме вас и меня, есть доступ ввидеотеку. Он знает, как подходить, чтобы камера его не увидела.

Тимофей молчал, постукивал “Паркером” по столу. Дудниковтоже помолчал, а потом продолжил, как бы пробираясь на ощупь по болоту —реакции Кольцова он не мог себе представить:

— Помните, мы эти камеры вместе обсуждали… Кстати, на однойиз кассет я увидел, как открывается дверь в видеотеку. Только дверь, человека,который ее открывает, не видно. На самом деле все проделано достаточнограмотно.

— Грамотно? — переспросил Тимофей Ильич, и Дудниковмоментально смолк. — Когда ты все окончательно проверишь, Владимир Алексеевич?

— Завтра. Максимум послезавтра. Никаких прямых доказательствнет, так что придется еще рыть…

— Надо рыть — рой! — велел Кольцов раздраженно. — Дальше-точто делать станем? В Генеральную прокуратуру кинемся?

— Это сложный вопрос, Тимофей Ильич, — признался Дудников.

— Я и сам знаю, что сложный, — ответил Кольцов. — Был быпростой, я бы у тебя не спрашивал, Владимир Алексеевич. А Шубин что?

Дудников неожиданно улыбнулся.

— Шубин не дурак, Тимофей Ильич, — произнес он как-тонепонятно. — Я так думаю, что он нам с доказательствами как раз очень поможет.