Тимофей неприязненно посмотрел на радостного шефа службыбезопасности. Тот был очень доволен собой. Он проделал кучу работы, просмотрелсотню видеокассет, ничего не упустил, все заметил и теперь сияет от законнойгордости.

Шеф рейхсканцелярии. Последователь и почти что родственниктоварища Берии.

Сам Тимофей чувствовал себя так, как будто его несколько разокунули головой в ведро с дерьмом и напоследок еще плюнули в физиономию.

Он предпочел бы, чтобы виноватым оказался Шубин.

Шубина Тимофей Ильич не любил.

— Заканчивай с этим делом, Владимир Алексеевич! — приказалон. — Закончишь — доложишь. Я сам решу, что делать. Понял?

— Понял, — откликнулся шеф рейхсканцелярии. — Разрешитеидти?

* * *

— И что это означает?

— Это означает, что я идиот, только и всего. Знаешь, напятом десятке как-то особенно приятно узнать о себе, что ты идиот.

— Шубин, ты можешь говорить толком или нет? Что за пафос?

— Раз сообщения отправляли с моего компьютера, значит,человек, который их отправлял, совсем ничего не боялся. Не боялся, что егозастанут, потребуют объяснений, заставят оправдываться…

— Ты хочешь сказать, что это Тимофей Ильич Кольцов? —спросила Лидия безмятежно, и Шубин уставился на нее в недоумении. — Ну, ничегоне боится, знает, что его не поймают, не заставят оправдываться и объясняться.Это может быть только Тимофей Кольцов. Правильно я говорю?

— Ты несешь какую-то чудовищную ахинею, — холодно сказалШубин.

— А ты? — спросила Лидия быстро. — Ты не несешь ахинею? Чтоэто за порыв самоуничижения — ах, я болван, ах, я идиот! Что изменилось в связис тем, что сообщения мне отправляли с твоего компьютера?

— Человек, который меня подставил, все время находился где-торядом со мной. Он приходил в мой кабинет, как к себе домой. Наверное, даже неодин раз. Он точно знал, когда я отпускаю секретарш и когда ухожу сам. Крометого, он был совершенно уверен, что никто не удивится, если увидит его входящимили выходящим из моего кабинета, потому что в этом не было ничегонеобыкновенного. Он не боялся секретарш, потому что знал, что его присутствие,даже если они его там застанут, не вызовет у них никакого подозрения. Этокто-то очень близкий. Ясно?

— Это было ясно с самого начала, Егор, — сказала Лидия ссочувствием.

“Это очень больно — понимать, что тебя предал кто-тоблизкий, — подумала она. — Настолько близкий, что даже мысленно страшнопроизнести его имя, потому что невысказанное подозрение все-таки еще не совсемподозрение. Произнесенное, оно не имеет обратного хода.

Только что мне было также больно и страшно, когда я думала отом, что Игорь Леонтьев продал меня кому-то за деньги. Я даже прикидывала, восколько я могла ему обойтись”.

— Зато это заметно сужает круг подозреваемых, — продолжалаЛидия бодро. — И не надо искать по названиям в четырех разных направлениях.Подумай, кому ты доверял настолько, что даже представить себе не мог ничегоподобного? А?

Шубин потер лицо, тяжело, как старик, поднялся и побрел кдвери в кухню.

— Чаю хочу, — пробормотал он. — Сделай мне чаю, Лидия…

— Не хочешь ты никакого чаю, — заявила она. — Я же вижу. Тычто, не станешь со мной говорить об этом?

Он молчал, и она прикрикнула:

— Егор! — Что?

— Почему ты ничего мне не говоришь?!

— Потому что если я думаю правильно, — ответил он устало, —у нас нет почти никаких шансов. То есть как бы совсем никаких. Может быть, еслиты не будешь знать его имя, он оставит тебя в живых. Шанс невелик, но он все жеесть. Поэтому я больше не скажу тебе ничего. Ни-че-ro. И не приставай. И неори. Дай мне спокойно подумать.

— Егор! — крикнула Лидия и топнула ногой.

Страх вновь надвинулся, как цунами, и затопил комнату. Онзалил пол, стены, мебель, он все прибывал и прибывал, а в том месте, где стоялаЛидия, было глубже всего.

— Ты не справишься один, — заговорила она и взяла его заруку. Он отнял руку. — Ты один не справишься, Егор. Я могу тебе помочь. Толькоя, и больше никто.

Он сверху посмотрел на нее.

— Лидия, я правда больше ничего тебе не скажу. Тебе нужныкакие-нибудь вещи? Ты собрала бы, а то мы сейчас поедем. И прошу тебя, неустраивай никаких сцен в том смысле, что ты со мной никуда не поедешь. Ладно?

— Ладно, — согласилась она. — Не буду. И собирать мненечего. Если до завтра ты не разберешься с этим делом, мне в ближайшеетысячелетие ничего не понадобится. Ну а если разберешься, я просто вернусьдомой, только и всего.

Он снова посмотрел на нее, понимая, что сейчас самоенеподходящее время для того, чтобы напоминать ей, что, если все обойдется, оннемедленно женится на ней и, следовательно, домой она не вернется.

— Моя мать, наверное, уже лежит в больнице с инфарктом, —сообщила Лидия в пространство. — Я ей два дня не звоню…

— Она даже не знает, что с тобой все в порядке?

— А со мной разве все в порядке? — удивилась Лидия. —Знает-знает, — тут же добавила она, заметив, как он напрягся. — Я оставила ей наавтоответчике сообщение, что со мной все хорошо, просто я пока что не могупозвонить и не бываю на работе…

— Кроме того, у меня нет никаких доказательств, — вдругсказал Шубин. — И добыть я их не смогу. Последняя надежда была на твойкомпьютер. Других я добыть не успею.

— По-моему, тех, что есть в моем компьютере, уже достаточно,— уверенно заявила Лидия. — Подумай сам. Выходит, что ты отправил мне компроматсам на себя. Просто так, скуки ради, человек отправляет в газету документы,изобличающие его в воровстве. Тонкий тактический ход. Настолько тонкий, чтосразу и не разглядишь.

— Это не доказательства, — пробормотал Шубин.

— А что доказательства? — спросила она. — Чистосердечноепризнание?

— Хоть бы и признание, — сказал Шубин неопределенно. — А компьютертвой нам в самом деле придется с собой прихватить.

Он выключил его и полез под стол отсоединить провода.

— Ты понесешь мозги, а я монитор. Или наоборот.

— А ты не можешь сначала отнести одно, а потом вернуться завторым?

— Нет, — сказал он. — Я не хочу оставлять тебя одну.

И снова страх подступил к ней, как вооруженный грабитель наулице.

— Я боюсь, Егор, — сказала Лидия тихо. — Ужасно боюсь.