— Так она сказала. И я поверил. Однако она не скрывала того,что ты проведала о моей несчастной находке.

Уитни кивнула:

— Уже через несколько дней после того, как ты прочиталписьмо, я сообразила, что произошло и почему ты так обращался со мной.

— В таком случае почему, во имя Господа, ты не открылась мнесразу и не положила конец нашим страданиям?

— Мне следовало бы задать тебе тот же вопрос, — отпарировалажена, укоризненно улыбнувшись. — Почему ты не пришел ко мне сразу, как толькоотыскал его?

Клейтон смиренно снес упрек.

— Ты права, дорогая.

— Рада слышать это, — уже мягче буркнула она, — посколькуименно это хотела доказать, когда ушла из дому. Клейтон, ты дважды заподозрилменя в неслыханной подлости и в обоих случаях отказался объяснить, какое, потвоему мнению, преступление я совершила, так и не дав мне шанса оправдаться.Помнишь, что произошло, когда ты утащил меня с бала у Эмили и силой увез вКлеймор? А когда нашел записку, все повторилось сначала. Тогда я тебя простилаи прощу теперь, в последний раз, но взамен потребую выполнить мою просьбу.

— Все, что угодно, — согласился он, морщась при напоминаниио том, как был несправедлив к жене.

— Все, что угодно? — улыбнулась она, пытаясь развеселитьего. — В пределах разумного, конечно?

Клейтон потерся подбородком о пушистую макушку Уитни.

— Все на свете, — поправил он твердо.

— В таком случае, я хочу взять с тебя клятву, что впредь тывсегда дашь мне возможность ответить на все обвинения в тех страшныхпреступлениях, которые я, по твоему мнению, совершила.

Клейтон, порывисто вскинув голову, всмотрелся в жену, чьяотвага и мужество как никогда ясно проявлялись в гордом развороте плеч ивздернутом подбородке, хотя в огромных зеленых глазах сияли нежность иискренность. Страшные преступления? Она — олицетворение радости и любви;утонченное, изысканное сочетание женской мудрости, совершеннейшей невинностинеукротимой дерзости. Она уже дала ему целый мир счастья и страсти и теперьготовиться подарить ребенка. Он мечтал, чтобы она попросила у него нечтонеобыкновенное, трудновыполнимое, дала какую-нибудь немыслимо сложную задачу. Чтобыон смог заслужить ее прощение.

Но Уитни добивалась всего лишь простого обещания, потому чтохотела лишь одного: его любви. Сознание этого разрывало сердце Клейтона.Переполненный эмоциями, которым не было выхода, он хрипло и униженнопробормотал:

— Даю слово никогда больше так не поступать.

— Спасибо, кивнула Уитни.

Клейтон повернул ее лицо к себе и скрепил клятву поцелуем.

Полностью удовлетворенная исходом беседы, не говоря уже опоцелуе, Уитни прижалась щекой к его груди и глубоко вздохнула. Как хорошо, чтоможно забыть это проклятое письмо и причиненные им горести!

Однако Клейтон еще не облегчил душу.

— Кстати, насчет этого письма, — начал он, но Уитни небрежноотмахнулась:

— Забудь о нем. Я простила тебя, дорогой, и на этом все.

Клейтон улыбнулся столь неприкрытому благородству.

— Как ни ценю я твое великодушие, все же не совсем понимаю,чего ты намеревалась добиться, послав его мне.

Уитни, не желая вновь затрагивать щекотливый предмет,взглянула на каминные часы, увидела, что уже поздно, и, выскользнув из рукмужа, встала:

— Нам пора спуститься к завтраку, иначе половина гостейразъедется и твоя матушка расстроится, что ты их не проводил.

Клейтон не нуждался ни в чьем обществе, если не считатькомпании жены, но боялся ее расстроить. Он тоже поднялся, но, не позволив ейуклониться от темы, настойчиво повторил:

— Так что ты думала, когда писала письмо?

— Я была вне себя от беспокойства, но после нашей неудачнойвстречи на свадебном приеме Элизабет и твоего видимого безразличия ко мне налюдях очень боялась, что ты отвергнешь все мои попытки к примирению. Поэтому исообщила о своих страхах, — продолжала Уитни, направлялась к сонетке, чтобывызвать Клариссу. — Опасалась, что иначе ты женишься на Ванессе, прежде чем ясумею все прояснить и признаться в своей любви. Ну и … конечно… попробоваласпасти остатки гордости, вынудив тебя прийти ко мне, вместо того, чтобы самоймчаться к тебе.

— Вряд ли ты добилась бы своей цели, любимая, если быпослала письмо.

Уитни рассеянно отдернула халат, прежде чем удивленновоззриться на мужа:

— Хочешь сказать, что попросту бы не обратил внимания написьмо? Выбросил бы его из головы?

— Сомневаюсь, что проявил бы такое бесчувствие, но ижеланного результата оно бы не дало. Во всяком случае, мое сердце оно бы нерастопило.

— Не думала услышать от тебя такое! — разочарованно охнулаУитни. — Неужели не ощутил бы ни малейшей ответственности?

— Ответственности? За что?

— За то, что наградил меня ребенком в ту ночь, когда похитилиз дома Эмили!

Клейтон изо всех сил старался сохранить серьезный вид, хотяневольная улыбка приподнимала уголки рта.

— Хотя я понимаю мотивы, побудившие тебя написать письмо, иаплодирую твой искренности, один— единственный, но фатальный недостаток погубилтак хорошо продуманный план. Тот самый изъян, который привел меня в такоебешенство, когда я обнаружил письмо в ящике твоего стола.

— И что же это такое?

— В ту ночь я никак не мог стать отцом твоего мифическогоребенка. Признаюсь, я взял тогда твою невинность, но и только. Обнаружив, чтоты девственна, я, снедаемый раскаянием и сознанием вины, немедленно оставилтебя, и наше соитие так и не было завершено.

За месяцы, прошедшие со дня свадьбы, Уитни много узнала отКлейтона о супружеских отношениях, но ей и в голову не приходило, что длязачатия необходимы определенные условия. И сейчас, поняв, что натворила своимнеобдуманным поступком, она широко распахнула глаза.

— Значит…— прошептала она и тут же в ужасе осеклась.

— Значит, — подхватил Клейтон, — я, естественно, решил бы,что у тебя есть любовник, тем более что письмо написано накануне того дня,когда ты так неожиданно и внезапно явилась в Клеймор, чтобы заверить меня ввечной любви. Вполне логично было бы предположить, что ты в полнейшем отчаяниирешила заполучить мужа и родителя своему нерожденному младенцу.

— О Боже, — пробормотала Уитни, побелев как простыня. — Мнев голову не могло прийти, что ты подумаешь, будто кто-то другой… что у тебяпоявятся веские причины сомневаться в мотивах моего приезда в Клеймор. И кактолько это произошло, ты, разумеется, не поверил бы ни одному моему слову, ниодному поступку…