— Прости нас, Арна, — сказал Ким. — Прости, если сможешь.

И в этот момент что-то сковало его тело. Сладкое тепло разлилось по венам, веки отяжелели, руки и ноги стали как чужие. Он еще раз моргнул, противясь ядовитому сну, понял в последний момент, что случилось… Выронив зеркало, рухнул на землю, и разум заволокла тьма.

Давид, притаившийся за деревьями, вышел из укрытия, довольный своим расчетом. Целиться пришлось одним глазом — второй, после ночи в отеле, еще закрывала повязка, но это не помешало. О пропаже зеркала он уже знал и с тех пор рыскал по берегу, будучи уверенным, что брат придет именно сюда. Он отказался брать с собой кого бы то ни было в подкрепление — это должна была быть схватка один на один. Бросок сетки получился лучше некуда — Ким не упал в воду, и теперь его можно спокойно доставить Союзникам.

Но в последнем он ошибся. Едва он приблизился на несколько шагов к упавшему брату, как услышал за спиной голос:

— Назад. Или я сожгу тебя на месте.

* * *

Эрик подождал, пока Давид обернется — бить в спину, говорят, плохая примета.

— Отойди от него.

Давид усмехнулся:

— Ему уже не поможешь. А вот с тобой я сейчас разберусь.

От первой вспышки Эрик увернулся, от второй тоже. Сосредоточиться на кризанте в этот момент было крайне сложно, но ему все же удалось вызвать лучи. Те скользнул мимо Давида, не задев его. И вдруг Давид оказался совсем рядом и схватил Эрика обеими руками за горло. Пальцы у него оказались горячие, будто из раскаленного металла, и Эрик, у которого потемнело в глазах, почувствовал жгучую боль и запах своей собственной горящей плоти.

С такого близкого расстояния лучами бить нельзя — сгоришь сам. Да и думать о чем-то, когда тебя душат, невозможно. Невероятным усилием ему удалось поднять правую руку, и он ударил Давида кризантой в висок, как кастетом. Тот отшатнулся, Эрик быстро оттолкнул его, наклонился и схватил зеркало. Но не успел выпрямиться, как в грудь ему ударил огненный клубок. Эрик сделал шаг назад — и сорвался с насыпи в реку. В его глазах так и застыло безграничное удивление. Ослабевшие руки выпустили зеркало, и оно погрузилось в воду вслед за телом.

И, когда зеркало достигло дна, Эрик сквозь толщу воды увидел ослепительную вспышку. От ударной волны вода сделалась плотной, как стекло, сковав все движения, и все замерло на миг, ставший вечностью. Уже теряя сознание, он заметил: из его груди тоже исходит свет — алый, пульсирующий и яркий. И все понял. В голове, словно фильм на немыслимой скорости, пронеслась жизнь — болезнь, уход из города, возвращение, слова Арны, месяцы поиска. «Найди Сердце Эльма. Первая часть — в обители золотых дел мастера, вторая — на лугу среди празднующих, третья — в воде».

Он понял наконец, что все это значит, и в следующий момент небо снова мелькнуло над головой, все в огненных прорехах. И еще до удара о землю сознание его покинуло.

В квартиру Аста и Тайса добрались под утро. Молча шли через опустевшие площади, ехали в поезде ночного метро, освещенном невыносимо яркими лампами. Думалось только об одном, и говорить не хотелось. У каждой остался там, в ночи, тот, к кому теперь стремились все мысли и ради кого так тянуло вернуться. Но возвращаться было нельзя.

«Лучше бы я не уходила, — думала Аста, глядя на кольцо, в котором отражались городские огни. — Лучше бы я осталась рядом с ним. Помогать медсестрам, отвлекать от боли пустыми, нарочно веселыми разговорами. Ждать рассвета. Вдруг это конец? Слишком уж многое здесь не как в сказке, и надеяться, что любовь поможет ему выжить, — можно ли? Но что еще остается…»

Оказавшись дома, подруги решили: если днем не будет никаких вестей, они попробуют дозвониться Эрику — у того всегда с собой смартфон и, может быть, связь работает. Если же не получится, то, пока светло, они сходят вместе к границе Арнэльма и Риттерсхайма — посмотрят, что там, вдруг удастся узнать новости. Аста сначала настаивала, что пойдет одна, но быстро поняла — Тайсу не переспорить.

На том порешили и легли спать — и долго смотрели в белый потолок. Когда совсем рассвело, Тайса все-таки уснула — беременность и переживания утомляли ее быстрее обычного, а Аста так и лежала, не смыкая глаз.

Наконец, когда за окном уже зашумели машины и трамваи, она тоже провалилась в сон, но через пару часов проснулась от едва слышного мерного жужжания. Долго искать источник звука не пришлось — Аста схватила смартфон, лежавший на подоконнике у кровати. На экране светился незнакомый номер, и она почему-то сразу подумала: звонят из автомата. Это Лин, он все-таки дошел до города и, значит…

Выскочив из постели и схватив телефон, она бросилась в прихожую и прикрыла за собой дверь.

— Алло?!

— Аста, это ты? Можете возвращаться, — услышала она голос Лина.

— Как? Все закончилось?

— Да.

— Так быстро? — Аста привалилась спиной к стене и сильнее прижала телефон к уху.

— Быстро, да не просто. Как Тайса?

— В порядке. Спит.

— Хорошо. — В голосе проскользнуло облегчение. — Тебе Свен привет передавал. Он жив. Врачи говорят, что даже, может быть, будет ходить.

— Ох… — Она схватилась за угол шкафа, чувствуя, что еще немного — и сползет на пол. Нечеловеческое напряжение нескольких последних недель спадало, и вместе с ним закончились силы. — А Эрик?

Лин вздохнул в трубку. И еще раз сказал:

— Возвращайтесь. На месте все объясню.

* * *

Через неделю после этих событий Аста стояла на берегу реки у Большого моста и смотрела на темную воду, цветом сливающуюся с низким небом. Наступил ноябрь — серое безвременье перед долгой зимой, когда мир теряет краски и даже звуки затихают, чтобы ненароком не потревожить темные силы. Прошел Самайн, и дверь между мирами живых и мертвых захлопнулась, оставив по эту сторону бестелесных, беспокойных призраков прошлого.

За ее спиной вновь вырастал знакомый город, который уже никогда не будет прежним. Уцелевшие дома вернулись на место, и теперь можно было надеяться, что они простоят (вернее, провисят) довольно долго. На противоположном берегу тоже кипела работа — после окончания битвы у арнэльмцев появились новые соседи. Трудно сказать, сколько длилась и чем бы закончилась эта битва, если бы не зеркало. Стоило ему оказаться в воде Арны, как оно разлетелось на осколки и память, хранимая в нем, перетекла в реку. Тогда Арна все вспомнила и поняла, какое зло совершили нодийцы, лишив ее памяти. Те, кто был тогда в городе, говорили, что творилось невероятное: из реки во все стороны потянулись по воздуху тонкие, как паутина, струи воды, крепкие, как леска. Они хватали реттеров, и духи-хозяева спешили покинуть место, нередко убивая и носителя. Именно так погиб Давид Лёвенберг, сын градоначальницы Нода. Сам Нод оказался разрушен — там не осталось камня на камне. Поговаривали, что сам Вильгельм Четвертый приложил к этому руку, хотя он потом тоже лишился воплощения. Как бы там ни было, Союзники перестали быть таковыми и убрались обратно в горы, оставив после себя много жертв — в первую очередь тех, кто так на них полагался. Часть плененных арнэльмцев удалось освободить, те же, кого поймали первыми, погибли — заклинание, с помощью которого их ловили, разрушало разум и тело в считанные часы.