Старенький бомбер был слегка тепловат для начала сентября, но Никки чувствовала себя в нём уютно. Бывают такие вещи – абсолютно внезапные и даже нелогичные, – которые дарят уверенность и спокойствие. Для неё одной из таких вещей был бомбер из мерча «Tricksters», купленный чуть ли не на последние деньги в день старта продаж: она хорошо помнила ощущение счастья, что успела заказать и получить свой желанный трофей, ведь фанаты размели буквально всё, что выпустили в поддержку альбома «Squad». Семейка вообще была очень активным и по-хорошему – в большинстве случаев – сумасшедшим фандомом. И Никки ей соответствовала: немного резкая, задиристая, настойчивая, любящая «позагоняться» и умеющая отрываться. По крайней мере, она очень старалась быть такой, казаться такой. Не дома же бунтовать – там нужен покой и тепло. Их хрупкий мир держался на улыбках и любви, на вере в лучшее, хотя порой хотелось опустить руки и сдаться. Вот только когда кто-то рядом годами сражается, ты просто не имеешь права падать духом, не рядом с ним. Вот Никки и справлялась со своими эмоциями как умела – с помощью музыки и фанатства. Идеальный побег, так сказать.

Она увидела Эмму издалека: та сидела на той же скамейке, что и Джо, – Никки снова убедилась, что у Куперов действительно какая-то космическая сестринская связь. Эмс дёргалась, проверяла телефон, и Николь точно могла сказать, что дважды она чуть не сбежала. Когда между ними осталось всего пару шагов, они обе потупились, пристально и с огромным интересом рассматривая асфальт, не зная, как начать этот непростой разговор.

– Я…

– Ты…

Они заговорили одновременно и тут же замолчали, растерянно глядя друг на друга. Внезапно Никки показалось это всё таким нелепым, что она не смогла сдержать улыбку. Эмма подхватила её настроение и рассмеялась – открыто, но немного нервно. Спустя пару секунд они смеялись уже обе – сбрасывая с себя оцепенение и надуманную серьёзность. Ведь по сути, они просто две девчонки, которые встретились поговорить – небеса не обрушатся, и никто никого не убьёт. Наверное.

– Давай я начну, – предложила Никки, – раз уж ты первая мне написала. И это, поверь, было просто отстойно – получить сообщение о том, в порядке ли я, от тебя! Серьёзно.

– Да ладно, я тоже не чувствовала восторга от того, что пишу тебе. – Эмма смерила собеседницу таким взглядом, что та перестала быть уверенной в том, что до рукоприкладства не дойдёт.

Они снова замолчали. Никки опустилась на скамейку как можно дальше от Эммы. Всё было до смешного очевидно, но гордость не давала обеим наконец поговорить о том, ради чего они встретились. Николь привычно закурила, чтобы хоть чем-то себя занять, пока Эмс бессмысленно щёлкала кнопкой включения телефона. Обычно все разговоры с наступлением темноты становятся проще и откровеннее, но они ломали даже такие непоколебимые правила вселенной.

– Так он тебе тоже отказал? – словно невзначай бросила Никки, глядя прямо перед собой, чтобы не сталкиваться взглядом с Эммой.

– Почему сразу отказал? – моментально взвилась та. – Если он отказал тебе, это ещё…

– О, заткнись, ладно? Иначе ты не сидела бы здесь! Из твоих твиттов можно составить четырнадцать сборников песен о неразделённой любви и печали.

– Ты считала? – усмехнулась Эмс.

– Думаю, если бы я считала, вышло бы гораздо больше – я сбросила пару десятков из жалости.

– Боже, ты такая сучка! Хуже, чем Джо и Скай, вместе взятые. Немудрено, что милый Дом тебя отшил…

Эмма и сама не заметила, как последние слова легко и привычно сорвались с губ, словно она говорила с подругами, а не с Никки один на один. Зато она видела, как дёрнулась Николь, как тяжело сглотнула, готовясь то ли врезать ей, то ли разрыдаться. Но она смогла удивить:

– Твоя сестра – очень хороший человек…

– В отличие от меня? Договаривай уже, заслужила. – Эмма подтянула ноги, чтобы повернуться к Никки лицом. – Но знаешь, это не мешает Джо быть невообразимой стервой время от времени. И да, он мне отказал.

Сказала – и поёжилась. Она впервые говорила кому-нибудь о том, что произошло между ней и Домиником. Джо сама всё поняла – или узнала от Дома, Эмма не уточняла, – Скай и Мейси получили информацию по цепочке, и ей не пришлось выворачиваться наизнанку. Лео, с которым Эмма так и не перестала общаться, тоже знал всё без её участия, так что сегодняшние откровения давались Эмме очень тяжело. Одно дело – переживать всё наедине с собой, прокручивать его слова снова и снова, вспоминать каждую строчку того проклятого письма. Другое – говорить вслух, рассказывать эту историю, подтверждая её реальность – болезненную и отвратительную.

– Как ты это сказала? – Никки затушила окурок и обхватила себя руками – внезапно тот самый бомбер перестал согревать, хотя на улице было всё так же тепло.

– Не сказала… Я вообще не могу вести себя адекватно рядом с ним! А говорить такие вещи… Я написала письмо.

– Чёрт, хорошая идея! Почему я не додумалась?!

– А ты сказала всё как есть?

– Хуже… – Никки тяжело вздохнула и тоже развернулась к Эмме лицом. – Я его поцеловала.

– Ты. Его. Что?!

– Это самое. – Нервный смех вырвался из груди. Никки прикусила губу, чтобы не дать волю эмоциям. – А потом были неловкие объяснения и отсылка к френдзоне. Отвратительно.

– И… как это? Ну, целовать его?

Никки внимательно посмотрела на девушку: в ней боролись любопытство и ненависть, ведь все они – сходящие с ума по Дому – мечтали почувствовать вкус этих невероятных губ. А получилось именно у неё.

– Не так, как ты себе это представляла, поверь мне. Такие поцелуи ничего не стоят.

– Какие «такие»?

– Безэмоциональные? На которые тебе не отвечают с чувством? После которых извиняются? Не знаю, Эмма… Но это было так чертовски неправильно и досадно. Ведь я мечтала его поцеловать все месяцы знакомства, но когда сделала это… Почувствовала пустоту. Огромную такую чёрную дыру, которая засасывала меня.

– Понимаю. Я лежала в каком-то поле и мечтала, чтобы земля подо мной разверзлась и поглотила меня. А потом я плакала и пила, молчала несколько дней и не вылезала из постели. Думаю, чёрная дыра меня всё-таки засосала.

– Что он тебе сказал?

– Забавно, что мы даже имя его не произносим…

– Грёбаный Волдеморт!

В этой шутке было мало смешного, но они буквально сложились пополам от хохота, представляя Доминика без носа, лысого и озлобленного.

– А палочки Итана на самом деле не барабанные – а волшебные! И ужасный Волдеморт отбирает их у бедного скромного барабанщика…

– Ох, мне уже больно смеяться! – Эмма перевела дух и вернулась к своему обычному состоянию. – Он позвонил мне, если тебе всё ещё интересно. Сказал, что хотел бы хоть как-нибудь оценить то, что в него влюблена такая прекрасная девушка, отблагодарить, – он правда это сказал, я сейчас не красуюсь! – но он не может дать мне того, чего я хочу. Как-то так.