– Я не сплетничаю.

– Ты всегда был сплетником. Так вот, у Аниты – четыреразных типа ликантропии в крови.

– Это невозможно.

– Как невозможно иметь слугу-вампира, или подвластногозверя, который неподвластен мне. Но это все так.

– Вести про слугу-вампира доходили до нас, но мы сочлиих слухами.

Жан-Клод покачал головой:

– Огюстину хватит сил увидеть правду. Когда он увидитАниту с Дамианом, он ее так и так узнает. Я тебе просто сообщаю на одну ночь –то есть на один день – раньше.

Сказал он это так, будто на минуточку забыл, что остался наногах на рассвете. Не забыл, конечно.

– Я свидетельствую, что человеческие врачи взяли у неекровь и исследовали. Она – носитель более одного штамма ликантропии, но неперекинулась еще ни разу. Зверь в ней есть, но превращаться она, очевидно, неумеет. Эти звери пытались из нее сегодня вырваться, и все же она не можетперекидываться.

– Она застряла на точке, когда зверь пытается выбратьсянаружу, а ты не знаешь, как его выпустить, – добавил Мика.

– Ой-ой! – сказал Куки и посмотрел на меня ссочувственной улыбкой. – Несладко тебе пришлось.

– Ты себе и представить не можешь, – ответила я.

– Может, – проворчал рядом со мной Натэниел.

Двое оборотней переглянулись – долгий оказался взгляд.

– Да, я помню свой первый раз. Все мы помним.

– Она сопротивлялась, и процесс застыл посередине.

Он уставился на меня, прищурясь.

– Не может быть. Такого никто не может.

– Не надо недооценивать упрямство Аниты, – сказалРичард от дальней стены. – Иначе можешь сильно пожалеть.

Я посмотрела на него. Он взял себе одно из кресел возлекамина, сел как можно дальше от кровати. Почти весь он был в тени, лица неразглядеть. А может, я и не хотела сейчас видеть его лицо.

– Не путай силу воли с упрямством, – сказалМика. – Есть разница.

– По мне – одно и то же, – возразил Ричард.

– По тебе – да, – согласился Мика.

Низкое рычание донеслось от Ричарда и отдалось эхом вкомнате, как до того – вздох Жан-Клода. Этот звук заставил меня поежиться, и неот обещания секса, он полыхнул по мне жаром, и львица отреагировала. Онавлилась в меня изнутри, как раньше леопард, а до него волк, и я вдруг забиласьна кровати с воплем. Я не хотела, чтобы было больно, но волчицей мне нехотелось быть, а львицей – тем более. Я даже городского прайда толком не знаю,блин! Если меня в человечьей шкуре удержала только сила воли, то сейчас оназаканчивалась. Я проигрывала битву и не хотела этого.

Я потянулась к Куки, он схватил мою руку почти рефлекторно,я дернула его на себя, и он не стал упираться. Мог бы, но не стал, и лег наменя сверху, а львица рвалась наружу, вытягивалась, тянулась, неимовернобольшая, пыталась выпустить когти сквозь мои пальцы. Выйти она не могла, но этиметафизические когти рвали мне кожу изнутри. Вопя от боли, я подняла руки,притянуть льва к себе, и под ногтями была кровь. Господи, помоги мне!

Издалека донесся голос Куки:

– Что мне делать?

– Поцелуй ее, – сказал кто-то.

Он меня поцеловал, и когда его губы коснулись моих, яотпустила львицу. Отпустила ее врезаться в него. С Натэниелом я пыталась зверяслегка удержать, но моя способность контроля на сегодня кончилась.

Больно было, когда она из меня вышла – будто мне в горлосунули лопату и выкапывают внутренности, вытягивают рваной горящей чередой. Язаорала ему в рот, он закричал в ответ, не отнимая губ от моих, хотя самизвивался от боли. Его руки впились вокруг меня в кровать, держали, держали, арвущая, вспарывающая полоса силы терзала его тело. Не было этого мигаскольжения костей, изменения формы. Только что он был человеком, и в следующуюкожа его взорвалась, залив комнату дождем густых капель. Тело у меня под рукамибыло шерстистым и сухим, щека, которой я касалась, покрылась бахромой густойзолотистой гривы. Глаза мне залила липкая жижа, пришлось их протирать. И ещекакие-то сгустки, более вязкие, чем прозрачная жидкость. Сила в буквальносмысле порвала его – у меня мелькнула мысль, уцелели ли татуировки, а потом яувидела его лицо.

Глаза стали золотистыми, лицо – бледно-золотым, и гривамохнатым ореолом. Странная, изящная смесь человечьего и кошачьего была в этомлице. Плечи стали шире, чем у леопарда, все куда более мускулистое. Вдругобнажившееся тело оказалось прижато между моих ног, но не выражало счастья, чтооказалось там. Мелькнул позади хвост, а потом тело рухнуло, обмякнув, частью наменя, частью рядом.

Там, где вес пришелся на меня, мне стало больно, я пискнула,и он откатился в сторону, завалился на промокшие простыни. Похож был напервобытного бога, ставшего жертвой охотников. А я осталась лежать на месте,покрытая чем-то, чего мне видеть не хотелось. Слишком оно было густое, слишком…ну, слишком, и все. Не хотелось мне ни на это смотреть, ни об этом думать. Меняусыпали кусочки его тела, и я знала, что ему больно, чертовски больно.

– Прости, – сказала я сорванным шепотом.

Он поднял на меня золотистые глаза:

– Блин, больно-то как!

Мика подошел к краю кровати, взял меня за руку и осмотрелпальцы.

– У тебя кровь из-под ногтей. Если бы он не успелпринять твоего зверя… – Мика пожал плечами: – …могло бы быть поздно.

Это меня испугало. Мышцы живота напряглись невольно, и дажеот этого возникла боль – я их перенапрягла раньше, сама того не заметив.

– Спасибо тебе, Куки, ты даже не знаешь, как я тебеблагодарна.

Человеко-лев посмотрел на меня:

– Как ты меня назвала, Куки?

– Извини. Понимаешь, волосы, синие, как у Куки-Монстра,и татуировки…

– Хэвен. Меня зовут Хэвен. Хотя… – кажется, онулыбнулся, но по львиному лицу трудно было судить. – Хотя Куки-Монстрподойдет отлично.

– Я же сказала только Куки, без Монстра.

– Ты еще меня в лучшем виде не видела, – сказал они тут уж точно улыбнулся.

Я не поняла, и Мика мне пояснил:

– Он имеет в виду, что у него большой.

– А, – сказала я и улыбнулась Мике. – Нестоило бы ему хвастаться, пока он конкурентов не видел.

Лев повернул голову посмотреть на Мику – не ему в лицо. Микасказал:

– Меня ты тоже не в лучшем виде видишь.

Даже на львином лице можно было различить надменность, когдаон посмотрел на меня, не на Мику.

– Можешь мне поверить, я не спасую. Огги подбирает поразмеру, не только по таланту.