– Как только представится удобный случай. Я не могу ни стого ни с сего устроить дружескую пирушку и пригласить туда вас и Игоря. Немогу потому, что это будет явно шито белыми нитками, а он ведь хороший актер икак профессионал не выносит плохо срежиссированных спектаклей. Все должно бытьпоставлено , но поставлено с максимальной достоверностью и естественностью.Только давайте договоримся на берегу, как выражаются моряки: между нами недолжно быть никаких баш на баш: мол, вы переспите с Игорем… – уж позвольтеназывать вещи своими именами! – и только затем начнете выполнять свою частьдоговора. А вдруг он убежит от вас с криком ужаса?

– Это еще почему? – смертельно обиделась Сашенька.

– Да кто его знает, Вознесенского? Он ведь болен хворьюверности. Вдруг, согрешив, начнет посыпать главу пеплом и облачится вовласяницу? – ехидно ухмыльнулась Клара. – Так вот, я не хочу, чтобы пострадалимои интересы, понятно? Я хочу для начала видеть результаты ваших трудов. Выдолжны вдалбливать отцу в голову мысль о том, что ему пора остепениться, чтожестоко поступать с любящей женщиной так, как он в течение многих лет поступалсо мной… ну и так далее. Понятно вам, дитя мое? С вашей стороны – постепеннаяобработка своего папочки, с моей – подготовка почвы для того, чтобы однажды внее было брошено роковое зерно вашей с Вознесенским встречи… Прошу простить завысокопарный штиль, но это – профессиональное. А теперь мне пора идти, здесьнемилосердный сквозняк, а мои юбки отнюдь не бархатные, как может показатьсяиздалека, а из самой обыкновенной крашеной марли!

* * *

Еще в тот давний день, вернее, в ту ночь, когда ДмитрийАксаков неожиданно встретился со своим бывшим шафером, Витька Вельяминовпередал ему газетку, присланную из Энска, – просто так, на память о родном городе.Дмитрий украдкой читал ее – и зачитал до дыр. Много там было всякого, на что вбылое время он и внимания бы не обратил, но чему теперь радовался буквально сумилением. Ему было дорого каждое слово! И то, что «Торговый дом „М. Дестилятори K°“, несмотря на повышенные цены материалов, принимает заказы мужского платьяпо очень доступным ценам. Исполнение безукоризненно и изящно, опытнымзакройщиком М.П. Конкиным. Большая Покровка, дом Митрофана Смирнова»; и то, чтокому-то «требуется локомобиль, вполне исправный, 150–250 лош. сил. Предложенияадресовать: Рождественская ул., 36, д. Рукина, кв. 10». Дмитрий даже всерьеззабеспокоился оттого, что «пропал кот сибирский, рыжий, с белой мордочкой,грудью, брюшком и лапками. У носика желтое пятнышко, кладеный. Доставившему илиуказавшему, где он находится, будет выдано 5 руб. Малая Ямская, д. 3, кв. 4»…

Среди прочих была и такая заметка, которая вроде бы прошласначала мимо внимания Дмитрия, ну, по крайней мере, только насмешила его, нопотом, в особый миг жизни, ему вспомнилась:

«Мастеру шрапнельной мастерской Сормовского заводаПрокофьеву сообщили, что старший рабочий шрапнельной мастерской Стеблов послевечерней смены спрятал за голенища валеных сапог пули и собирается унести их сзавода. Прокофьев задержал Стеблова и спросил его, зачем он похитил пули.Стеблов отрицал это, но за голенищами валеных сапог у него было обнаружено 1пуд и 4 фунта пуль. Объяснить свой проступок Стеблов отказался.

На суде Стеблов не признал себя виновным, объяснил, что он спряталпули в сапоги для того, чтобы по осмотре мастерской снова положить их на место,а на утренней смене добавлять в шрапнели, так как бывает, что пуль не хватает,и это задерживает работу.

Стеблов указал, что работает на Сормовском заводе уже 24года и ни разу не был замечен ни в чем предосудительном.

Это подтвердил и Прокофьев.

Мировой судья 6-го участка Стеблова оправдал».

Странным образом – четко, с каждой отдельно пропечатаннойбуковкой – Дмитрий увидел эту заметку в небесной вышине, в просвете межоблаков, когда лежал на земле, запрокинув голову, и ощущал, что из его пробитойпулей ноги вытекает кровь и впитывается в землю. Боль была такая, что в головеДмитрия что-то сместилось. Ему вдруг показалось, что не какой-то там безвестныйгерманец выпустил в него пулю, причинившую такое нечеловеческое страдание, аневедомый подлый сормовский воришка Стеблов нарочно похищал пуд и четыре фунтапуль, чтобы сейчас все они разорвали ему в клочья ногу. Именно это ощущение –разорванной в клочья ноги – не оставляло его. Конечно, одна маленькая дырочка –что, не видел Дмитрий пулевых ранений, что ли? – не могла причинить столькоболи. Он кусал губы, плакал и смотрел в небо. Ужасная бородатая рожа мелькаламеж облаков, раздвигала черные строчки петита и просовывалась меж ними. «Можетбыть, это Бог смотрит на меня с высоты?» – мелькнула ужасная, пугающая своейбесстыдной кощунственностью мысль. Нет, Бог не мог быть так безобразен, подумалтотчас Дмитрий, это был, конечно, сам Стеблов, виновный в его кошмарныхстраданиях… Бородатые рожи множились, множились, заслоняя собой газетныестроки, и скоро от них не осталось просвета в чистых, голубых небесах, и дажебелые облака были ими засижены, словно мухами, замусорены, словно семешнойшелухой – какая-нибудь чистенькая энская уличка.

«А ведь я умру тут, если не подойдут санитары», – вдругпонял Дмитрий. Но не то что ползти невозможно – невозможно было дажепошевелиться. Но когда-нибудь же окончится бой! Сначала страшны были немецкиеснаряды, которые ложились вблизи. Это очень напоминало тот страх, который ониспытал в «мышиной норке». Когда сражаешься, не думаешь об опасности, нетрепещешь перед смертью, но когда лежишь раненый – ужасно тяжело чувствовать,как визжат над тобою снаряды и пули.

Обстрел прекратился.

Неожиданно Дмитрий увидел двоих германцев, которые спокойно,устало, волоча за собой ружья, прошли мимо.

«Наши отступили! Я на территории врагов!»

Немцы один за другим и группами проходили над трупами солдати над раненым Дмитрием. Даже нога от потрясения болела как бы уже не таксильно.

«А если они, мерзавцы, добивают раненых?!»

Да, Дмитрий слыхал о зверствах немцев.

«Обожду! – подумал он. – Если только хоть один солдатзамахнется, застрелю его! За свою жизнь я еще постою! Даром не дамся!»

Взялся за револьвер, лежал, ожидая, мысленно уже прощаясь совсем белым светом и вознося молитвы Богу. Мимо то и дело проходили германскиесолдаты.

«Вот-вот приколют…» – замирало у Дмитрия сердце.

Немцы, не обращая на него внимания, пробегали дальше. Можетбыть, на счастье Дмитрия, считали его убитым?

Потом все затихло. Превозмогая боль в ноге, Дмитрийприподнялся немного, чтобы получше сориентироваться, и вдруг с ужасом опятьповалился ничком: несколько немцев приближались к нему…