Мои сыновья взволнованы и живо обсуждают все, что только что видели.

Тристан искоса смотрит на меня, раздосадованный моим поведением.

– Ну что? – рычу я.

– Ты мне не чтокай! – рычит он в ответ, выезжая на улицу. – Ты на него даже не взглянула!

– А мне и не надо! Я никуда не поеду из своего дома в Лонг-Айленде!

– Он слишком мал для нас, – Тристан заводит глаза, словно я какая-то дура, и у меня вскипает кровь.

– Я хочу, чтобы у моих мальчиков было место, куда пригласить друзей, – сердито заявляет он.

Что-то рвется внутри меня – кажется, я даже слышу треск.

У Уэйда были планы на его сыновей, и я не должна их игнорировать.

И не стану.

– Они мальчики Уэйда! – рявкаю я. – Ты должен перестать называть их своими мальчиками!

В машине вдруг становится убийственно тихо.

Тристан прищуривается, глядя на меня:

– И что, мать твою, это должно означать?!

Я отворачиваюсь от него, уставившись на дорогу сквозь лобовое стекло и скрестив руки на груди, слишком злая, чтобы подбирать слова.

– Ты же знаешь, Клэр, что, когда мы поженимся…

– Если мы поженимся! – взвиваюсь я.

– …я усыновлю мальчиков.

– Что-о?! – восклицаю я. Пару секунд смотрю на него в полном шоке… Это что за херня? Он, видите ли, хочет их усыновить! – Этому не бывать, Тристан!

– Что?! – в свою очередь кричит он.

– У них уже есть отец, – отвечаю я.

– Я хочу, чтобы они были моими сыновьями с точки зрения закона!

– Так вот, никаких законных прав на них ты не получишь! Ты получил разрешение жить с ними – и этого достаточно!

– Мама! – кричит Флетчер с заднего сиденья. – Перестань!

Глаза Тристана наливаются кровью. Он испепелил бы меня взглядом, но ему приходится следить за дорогой.

– То есть ты сейчас говоришь мне, что я могу заботиться о них, могу любить их, но никогда не смогу назвать их своими сыновьями?!

– У них есть отец, – упрямо повторяю я. – И они будут помнить и чтить его желания!

– Он умер, Клэр! – рявкает Тристан. – И я не потерплю, чтобы меня наказывали за то, что его больше нет! Я хочу, чтобы они были моими сыновьями по закону!

У меня окончательно отказывают тормоза.

– Никогда такого не будет! – выплевываю я. – Они – сыновья мои и Уэйда! Не твои! И никогда твоими не станут! Я говорила тебе, найди другую женщину и заводи собственных детей – а детей Уэйда я тебе присвоить не дам!

Тристан, вне себя от ярости, бьет кулаком по рулю, и все мы подскакиваем от неожиданности. Патрик заходится ревом.

– Ты его пугаешь!

Тристан сжимает руль так, что белеют костяшки. На его глазах слезы, он смотрит только на дорогу.

Зачем я это сказала?

Слезы вскипают и на моих глазах, и я сердито их смахиваю.

До самого конца пути мы едем в молчании. Тристан загоняет машину на подъездную дорожку. Мотор не глушит.

– Ты идешь, Трис? – шепотом спрашивает Гарри.

– Нет, приятель, – отвечает Тристан, продолжая смотреть в пустоту. – Я потом тебе позвоню.

– Нет, Тристан! – молит Патрик. – Пожалуйста, пойдем домой! – он снова захлебывается рыданиями. – Не уезжай!

Вцепляется в Тристана с заднего сиденья и просит, умоляет не уходить.

Тристан сидит, закрыв глаза.

Я распахиваю дверцу, злясь на детей за то, что они встали на его сторону, а не на мою. Уж они-то наверняка должны меня понять! Неужели в них нет ни капли верности родному отцу?!

– Выходите из машины! – командую я.

Первым вылезает Флетчер.

– Вон из машины сейчас же! – рявкаю я, теряя терпение. Следующим неохотно выходит Патрик.

Гарри как будто прирос к месту.

– Выйди из машины, Гаррисон!

– Я уезжаю с Тристаном!

Меня захлестывает ярость. Как Тристан посмел сказать все это перед мальчиками и поставить меня в такое положение, чтобы в их глазах я оказалась «плохим парнем»! Я всего лишь чту память их отца – и они тоже должны!

– Никуда ты не поедешь! – рывком распахиваю дверцу, хватаю сына за руку, он яростно отбрыкивается.

– Отпусти меня! – кричит Гарри, пиная меня ногами. – Я хочу остаться с ним!

Тристан хватается за голову, подавленный происходящим.

Я тащу Гарри из машины силой, а Флетчер и Патрик в ужасе смотрят на меня. Наконец мне удается с ним совладать, и я с грохотом захлопываю дверцу.

Взвизгивают покрышки, и Тристан, как безумный, срывается с места.

Я разворачиваюсь к сыновьям. Лица всех троих залиты слезами, они молча и гневно смотрят на меня.

– Я тебя ненавижу! – кричит Гарри. – Сделай так, чтобы он вернулся!

Он вбегает в дом и захлопывает за собой дверь.

– Ты все испортила, мама! – вопит Патрик.

Он хватает Флетчера за руку, они разворачиваются и убегают вслед за Гарри.

Я зажмуриваюсь… Дьявол, как это вообще получилось?!

Глава 24

Любовь глупа. Любовь слепа.

Любовь – гребаная сука!

До отказа поворачиваю кран в ду́ше, чтобы не слышать звон собственного разбивающегося сердца… Не хочу, чтобы мальчики видели меня плачущей. Встаю под горячие струи, и они смывают с моего лица слезы. В горле стоит ком, в сердце – дыра размером с ущелье.

С чего, черт побери, вообще началась эта ссора?

Я и понятия не имела, что в планах Тристана есть нечто подобное.

Это потрясло меня… напугало до икоты, если честно. Вспоминаю боль в глазах Тристана, и у меня щемит сердце.

Что я наделала?!

Оттолкнула единственного человека, который был на моей стороне.

Тристана.

Моего прекрасного Тристана, мужчину, который меня любит. Мужчину, который заботится обо всех нас… мужчину, который буквально прошел бы сквозь огонь, воду и медные трубы, чтобы угодить мне… хочет признать моих детей… а я просто… не могу.

Я не могу позволить себе быть безответственной и ослепленной любовью.

Зачем ему вздумалось их усыновлять? Какую выгоду это могло бы ему принести?

Если он со мной, они и так у него есть.

Позволить ему усыновить их – значит просто дать ему власть забрать детей, если я перестану быть ему нужна.

Ни одна женщина в здравом рассудке не позволила бы будущему партнеру усыновить своих детей в законном порядке. Не тогда, когда они уже счастливы, когда их жизнь стабильна и устойчива. У Тристана нет причин этого желать… за исключением одного случая: если мы расстанемся.

Он хочет юридической гарантии того, что вне зависимости от происходящего между ним и мной они навсегда останутся его детьми.

Нет!

Прошу прощения.

Я не могу ему этого дать.

Потому что знаю: если мы когда-нибудь разойдемся, это случится из-за того, что Тристан изменит мне или сделает еще что-то, что послужит веской причиной. Я бы ни за что не совершила поступка, способного положить конец нашим отношениям, – для этого я слишком люблю его. И если так случится, черта с два я стану каждый уик-энд собирать своих сыновей, чтобы они ехали к Тристану изображать счастливую семью с его новой подругой!

Ни одна женщина на это бы не согласилась. Как бы влюблена она ни была. Кем бы ни был ее мужчина… Чего бы там ни хотели ее сыновья.

Мое лицо превращается в трагическую маску, стоит мне вспомнить их расстроенные лица в тот момент, когда он уезжал.

Ты поступила правильно, шепчет моя совесть.

– Так ли это? – отвечаю я ей. – Потому что мне кажется, что совсем наоборот.

Мои плечи сотрясаются от рыданий; в животе катается тошнотворный, тяжеленный свинцовый шар. Хочется то ли опорожнить желудок, то ли сбежать, то ли поехать к нему… Но ничего из этого я сделать не могу.

Долго стою под струями горячей воды. С каждой проходящей минутой чувство вины становится все нестерпимее.

Ее мерзкий привкус растворяется в моих венах как яд. Меня саму воротит от того, что я наговорила сегодня Тристану, и мучительно стыдно от собственной холодности и жестокости. Он ведь ничего дурного не делал – только любил нас.

– Такое чувство, будто я предала лучшего друга, – шепчу я.

Снова вспоминаю слезы на его глазах, когда говорила эти чудовищные вещи, и захожусь рыданиями.

– О боже, как меня достал этот бесконечный стресс! Почему, черт возьми, ничто не дается мне легко?! – всхлипываю я. – Почему все должно быть так адски тяжело?

Я хочу жить в этом доме с моими сыновьями… и Тристаном.

Вот и все! И не надо мне ничего дорогого, ничего другого.

Зачем ему понадобилось все менять? Ведь