– Садись! – отвечал ремесленник грубоватым голосом, в котором пробивалось возмущение. – Едем.

Мария не услышала, что он сказал вознице, но тот спешно поехал по маленьким улицам, а снятый с шеи платок послужил мужчине для того, чтобы завязать ей глаза. Её сердце яростно билось, но она молчала, уже ни о чём не спрашивая; ей казалось, что в тяжёлом дыхании брата чувствовалось необычное волнение; она не смела его спрашивать, зная слишком хорошо, чтобы надеялась убедить.

Дрожка кружила довольно долго, пока, наконец, не остановилась; брат выскочил первый, подал ей руку, отвёл на лестницу, и только там развязал глаза. Они находились в прихожей великолепного дома, ярко освещённой, но пустой, и по каменным ступенькам, застелённой коврами, они вошли на второй этаж. Эта роскошь удивила Марию. По таинственному обхождению брата она ожидала какого-нибудь тайного места… подземелья или укрытия, когда дверь отворилась и она оказалась одна в очень важно и со вкусом обставленном салоне.

Одна лампа, горящая в уголке на мраморной колонне, освещала тёмно-зелёную мебель, покрытую бархатом, два больших стола, заваленных книгами, и великолепные большие картины на стенах. Две большие закрытые и заслонённые тяжёлыми ковровыми портьерами двери показались справа и слева. У стены стояло красивое открытое фортепиано. Весь пол был покрыт узорчатым ковром. Удивлённая Мария поглядела вокруг и, чувствуя дрожь в ногах, бросилась на рядом стоявшее кресло, её голова упала на ладони; её всё больше охватывал страх, самые дикие мысли кружились в голове.

В этой минутной, но глубокой задумчивости, услышав шелест, она подняла глаза и оказалась в кругу нескольких мужчин, которые в молчании и с интересом, казалось, её разглядывали.

С лёгким невольным криком она хотела встать, когда старший из них кивком просил её, чтобы осталась на месте. В салоне царило глубокое молчание, казалось, что никто его не смел прерывать.

В этом всём было что-то настолько непостижимое для неё, что в конце концов гордая женщина превозмогла страх и, оглядываясь вокруг, смело сказала:

– Может, мне кто-нибудь из вас захочет объяснить, почему таким необычным способом я была вызвана? И что это всё значит?

– Действительно, поведение необычное, но и события, которые к нему привели, для нас необычны, – сказал сидящий рядом с ней мужчина, довольно суровым голосом. – Вас обвинили вы и видите перед собой судей.

– Меня обвинили? За что? – спросила, покраснев, Мария.

– Чтобы пощадить вас и избавить нас от досады, разрешите мне обойти более старые обстоятельства, которые всякие и даже наименее обоснованные упрёки делают отчасти вероятными. Прошлая ваша жизнь нам отлично известна.

Перед её глазами вдруг блеснул свет, но отчаяние добавило силу.

– Моя прошлая жизнь принадлежит только Богу и мне, – воскликнула она, – Он и я имеем право судить о них; людям негоже делать заключение из прошлого, потому что кто же всю жизнь был только одним человеком? Какие же против меня обвинения?

– Юлиуш был с вами тесно знаком…

– Будем говорить откровенно, – прервала она, – Юлиуш был моим любовником, он для меня всё на свете… Есть ли у кого-нибудь голова и отвага думать, предполагать?..

– Вас обвинили, что вы его выдали и предали.

Женщина крикнула, закрыв глаза, но тут же с яростью вскочила.

– Господа, – сказала она, – чтобы делать такие обвинения, нужно быть испорченным, как дьявол. Да! Моё прошлое черно, с ног до гоговы я покрыта пятнами, но моё сердце любило раз в жизни и отмылось в слезах покаяния! Кто бы вы ни были, смилуйтесь, не добавляйте мне боли, не убивайте такой жестокой клеветой! Возьмите мою жизнь, сейчас, отдаю её охотно, но не покушайтесь на единственную светлую минуту моей судьбы. Вы слышите голос, так не может говорить тот, кто лжёт… вы видите слёзы… Ради того Христа, креста которого я недостойна коснуться, я вам клянусь, я невиновна! Я люблю его, я жизнь отдам для его спасения, а были люди, которые могли подозревать! О! Это самое тяжёлое наказание за прошлое.

И слёзы не дали ей говорить.

– Всё же, – мгновение спустя сказал тот, который сидел ближе, – все обстоятельства против вас… вы, должно быть, сами это видите…

– А! И я в отчаянии… – прервала Мария, – но я не унижусь до объяснений, потому что хочу умереть, повторяю вам только ещё раз, Христом вам клянусь… отдам за него жизнь… я люблю его… пытаюсь спасти… а люди смеются…

И она снова начала плакать, все молчали.

– Вы знаете, что даже он сам… даже он… подозревает вас, – шепнул другой мужчина.

Мария страшно крикнула и вдруг, словно наполовину голос в её груди оборвался, она в безумии вскочила.

– Если так… ведите меня на смерть! Мне уже незачем жить. А! Боже! Он не любил меня, он меня не любил!

И она повторяла эти слова наполовину неадекватно. Судьи переглядывалось, в гостиной царило глухое молчание, когда кто-то медленно вошёл в залу, шепнул что-то на ухо старшему, показал бумаги и вышел.

– Странный случай, – сказал серьёзно, медленно сосед Марии, – успокойтесь, вот у меня в руках доказательство, что вас заподозрили недостойно, несправедливо… Простите… в такие времена… в таких опасностях… при такой нехватке людей.

Мария равнодушно подняла голову и сделала знак рукой.

– А! Что это для меня значит! – сказала она. – Он! Он меня заподозрил! Это величайшая боль над всеми болями, это палая над палачами… впрочем…

Она не закончила, то и дело заливаясь сильным плачем.

Исключая сидевшего рядом с ней мужчину, все вышли; он остался один, пытаясь её успокоить и привезти в себя.

– Вернитесь, пани, домой, – сказал он, – не вспоминайте о том, что произошло, простите… и думайте только о нём… Спасите его, если сможете.

Мария поглядела ему в глаза, и его глаза были наполнены слёзами.

– Для чего вы мне это говорите? – сказала она слабым голосом. – Я отомщу за него, пожертвую собой ради него… я буду убеждать его, что он не любил неблагодарную… А! И ты, пане, наверное, любил его, знал, ты знал, как я, могла ли в такой прекрасной душе зародиться такая чёрная мысль? Мысль о предательстве… Нет! О! Нет!

– Кто знает? – ответил, смутившись, незнакомец. – Это может быть напрасное подозрение… неловкая догадка.

Мария встала, хозяин отворил ей дверь салона, за которой её ожидал брат, прислонившись к стене.

Увидев, что она выходит, он быстро приблизился, подал ей руку и в своей потной ладони сжал её нежные пальцы.

– Бог тебе воздаст, – сказал он, – но ты нагнала на меня хорошего страха. Я уже знаю, что это всё было глупостью…

– Молчи, молчи, – прервала сестра, – забудем… не будем