Питерцам пришлось попросту сдаться. Речь уже не шла об условиях сотрудничества и процентах. Попросту сдаться, без всяких условий. Лишь бы Эдик согласился руководить их черными промыслами и черными заработками. Из Питера прибыла целая делегация культурных работников, но разве только какой-нибудь оккультист своим внутренним взором мог бы разглядеть отчаяние на этих толстых раскормленных рожах российских чиновников, а также реявшие над их толпой белые невидимые флаги капитуляции. Пал последний бастион старой совковой культуры. Питерцев можно было сравнить с распорядителями богатейшей нефтяной провинции, которые разрешали на своей территории только туризм, хотя могли бы мигом озолотиться по крупному, принявшись выкачивать нефть и закачивая взамен воду в скважины, для отчета перед…кем-то вроде собственника, видимо, народа, который так и не мог поверить до сих пор, что он собственник своих богатств. Да и не успеет понять уже, видимо, все равно вымрет раньше. В самом деле, чего бояться? Почему нефтяные, рыбные, лесные и стальные олигархи могут продавать национальные богатства Родины, а олигархи культурные — нет? Чем они раньше думали, питерцы?

Но прозрение пришло слишком поздно. Питерцам уже не верили, каких жуликов они из себя не корчили и каких Рембрандтов не обещали продать разным аукционам. Просто — не ве-ри-ли. Мутные ребята. Как с такими дело иметь серьезному человеку? Это невозможно. Подлые иностранцы верили честному и чистому Эдику, и питерцам ничего не оставалось, как сдаться на его милость. Если хотят, конечно, на Роллс-ройсе кататься и трескать бутерброды с черной икрой. Питерцы хотели — и сдались. Эдик согласился взять в свои руки всю их черную торговлю. Ладно, он не злопамятный. И постарается не обижать питерцев оплатой. За работу, господа…

Следом за Эрмитажем сдались и Русский музей, и музей имени Пушкина, а уж прочая музейная мелочь страны давно уже только и ждала, чтобы Эдик хоть что-то попросил.

Короче говоря, к отъезду Эдика естественным образом сложился,…как это назвать? Холдинг? Синдикат? Организация? По распродаже культурных сокровищ, во главе с Эдиком, где Эрмитаж был просто одним из подразделений этого холдинга. Неофициальный такой холдинг, естественный, и просто уши у всех присутствующих в кабинете Эдика завяли, когда один из питерской делегации, какой-то из заместителей, обозвал это объединение мафией. В горячке, естественно, в пылу спора. В любом стаде паршивая овца есть, и мужика этого тоже не просто так взяли в Москву. Хороший работник был, со связями, ценный, да и озвучивал, оказывается, этакие невольные мысли и сомнения, которые все-таки оставались и в мозгах самых прозревших питерцев. Как-то неудобно им было, жертвам застойного советского воспитания, распродавать Эрмитаж, вот и взяли этого мутного типа с собой, вместе с сомнениями. Эдику пришлось отвечать паршивой овце. Он цельную речь произнес, доказывая, что это единственно возможный пока путь для возрождения и роста российской культуры. Ведь культура вместе с ее носителем, человеком, может двигаться куда угодно, по любому пути, но двигается всегда только туда, где светят самые большие деньги. Никто из присутствующих не виноват, что властная элита за годы Советской власти выродилась настолько, что потеряла волю и разум, развалила все, что могла и фактически предоставила спасать страну и ее сокровища всем желающим. Все и спасают. Американцы спасают, европейцы, наши уголовники, все управленцы, в общем все, кто может хоть что-то спасти, тот и спасает, всяк в своей области. Естественно, в свой карман. Куда ж еще? И наш долг спасти как можно больше национальных сокровищ. В этом и честь, и совесть, а мафией обзываться…ну, это совсем из другой оперы, ведь обозвать как угодно можно, но вообще-то обзываться нехорошо, неприлично для культурного человека. Сказав это, Эдик досадливо нахмурил брови, но через секунду, спохватясь, снова их расправил и даже заулыбался «паршивой овце», но слишком поздно заулыбался, видимо, потому что через пару дней этот заместитель все-таки разбился в своей машине в дым пьяный. Кстати, из чувства вины Эдик специально поинтересовался результатами следствия — вдруг и правда человек разбился, в дым пьяный, а он тут мучается? И мучился дальше, пока текучка не вымела из головы эти муки. Оказалось, этот погибший тип и не пил никогда в жизни, и машины не имел, и даже водить ее не умел, но Эдику все равно было радостно за явный рост культуры питерцев. Это ведь не киллер на мотоцикле, прогресс налицо, хотя огрехов еще хватает. А что оставалось еще, как гордиться? Такова реальность, и если ты патриот, ты должен ею гордиться. Эдик и гордился, даже статейкой, которая проскочила в одной из газет, где его обозвали криминальным авторитетом.

Перебросив самых «центровых» спецов по подделкам Питеру, Эдик мог быть спокоен за свои будущие доходы и сокровища российской культуры. Их спасут.

Переезд в другую страну — дело всегда хлопотное, а для олигарха тем более. Пришлось пару раз вылетать в Лондон, готовить место жительства. Он купил там квартиру в престижном районе, а также загородный дом, в котором собирался жить сам, с обширным садом, полем для гольфа и крытым бассейном. Настоящий дом со множеством комнат, в котором и положено жить русскому олигарху, дом, где можно устраивать приемы хоть на сотню гостей. Во второй приезд порадовал старушку королеву — взял и просто подарил копию Ренуара, когда его пригласили в Букингемский дворец. Бесплатно подарил, с приветом от Президента России. Королева разрумянилась и заверила Эдика, что Великобритания спала и видела такого гостя, как он. Если ему тут будет кататься не как сыру по маслу, пусть только намекнет — все трения исчезнут. Еле вырвался Эдик из гостеприимного Лондона, где каждый, казалось, мечтал заполучить бесценную копию из Российского музея.

Как ни старался Эдик оттянуть отъезд, но его время все приближалось, приближалось…он уже паковал вещи и отдавал долги, он уже получил документы для выезда своим мальчишкам, деду с бабкой и даже коту, но один вопрос в списке дел, которые необходимо закрыть до переезда, так и переносился из начала списка в самый его конец, пока не остался одним единственным. Вопрос назывался «Танька». Поскольку Людочка восседала теперь в кресле директора, дни ее работы в музее были сочтены. Людочка не увольняла старую врагиню только из-за присутствия Эдика. Едва самолет поднимет его в воздух, экскурсовод Татьяна Витальевна Ратникова точно также вылетит из стен Российского музея. Людочка намеревалась провести серьезную чистку среди кадров, оставшихся после ликвидации Центра реставрации. Теперь конверты с зарплатой предстояло выдавать ей, и она не собиралась кормить чересчур разговорчивые рты. Никому своих планов она, конечно, не выдавала, но все их и так знали, и потому ходили не слышно и на цыпочках. Танька вообще походила на больную. Эдик то и дело натыкался на нее в коридорах музея, но все время откладывал разговор. Из-за нехватки времени. Да и сказать чего — не знал. Да и как это…так все…ладно, потом. Опять потом. Тем более, не знаешь, что сказать мерзавке. Нет, он знал, но знал, что Танька не поверит. Так зачем говорить? Нет, он верит людям. И Таньке верит. Что она его любит. Таких людей надо любить. И он любит Таньку. Если сейчас немножко, то потом — обязательно полюбит. А сейчас что-то все мешает…то ли нехватка времени, то ли память о Распроповиче. Но он ее точно любит. Точно. Неважно, что самому пока в это не верится. Главное, чтобы Танька поверила. А пока он должен верить, что Танька его любит. Он же верит людям…