Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пойдем дальше. Тебя оставили одного, стоять скучно, тыстал смотреть туда-сюда, увидел Нюру, помог ей на огороде, выпили, осталсяночевать, потом познакомился с другими жителями, разговаривал с ними о том осем, интересовался, как живут… Я ничего не путаю?
– Нет.
– Хорошо, запишем: «По прибытии к месту своей будущейдеятельности вел визуальное наблюдение, заводил связи, устанавливал контакты,выяснял настроения, вступил в незаконные отношения с Беляшовой…»
– Э-э! – всполошился Чонкин, чуя подвох. – Как же этонезаконные? Я ж не насильничал, я ж по согласию.
– А я ничего такого и не говорю, – сказал майор. – Я имеютолько в виду, что ты с ней не был расписан. Это же правда?
– А, это-то? – сообразил Чонкин. – Это-то да.
Нет, что ни говори, понял Чонкин, а следователь следователюрознь. Майор Фигурин ото всех выгодно отличался тем, что не кричал, не топалногами, не замахивался и дурацких вопросов не задавал, писал все как есть,хотя, правду сказать, писал словами какими-то мудреными, приобретавшимизловещий смысл. А то, что майор добавил насчет мировой буржуазии, эмигрантскихкругов, бывших помещиков и капиталистов, про это, Чонкин знал, ученые люди и вгазетах писали, на собраниях говорили, об этом и политрук Ярцев наполитзанятиях твердил постоянно.
Майор с Чонкиным вел себя по-хорошему, и Чонкин с майоромвел себя по-хорошему и на каждом листе, который ему был предложен,аккуратнейшим образом вывел: «Чонкин». Что-что, а это уж он умел, даже майорего похвалил: «Здорово, – говорит, – у тебя получилось», – и фамилию Голицынвсюду проставил в скобках.
Спектакль на сцене разыгрывался, как и полагается, в полномсоответствии с заранее написанной пьесой.
Вызванные на сцену эксперты исследовали вещественныедоказательства – винтовку образца 1891/30 года и ордер на арест подсудимого.Зачитав результаты дактилоскопической, баллистической и химической экспертиз,они неопровержимо доказали, что отверстие в ордере является пулевым,произведено выстрелом из данной винтовки, которой в момент выстрела пользовалсяподсудимый.
Экспертов сменили свидетели, доставленные в зал суда подконвоем.
Свидетель Гладышев показал, что подсудимый с первой минутысвоего появления в деревне Красное вел разнузданный образ жизни, покинул пост,вступил в сожительство с почтальоном Беляшовой, пьянствовал, вел провокационныеразговоры, допустил потраву огорода, имеющего неоценимое научное значение,оказал сопротивление властям. О том, что под личиной рядового Чонкина скрывалсякнязь Голицын, свидетель якобы не знал, но поведение подсудимого вызвало в немподозрение, что это не наш человек, наши люди, а тем более воины Красной Армии,так вести себя не могут.
Особое возмущение зрителей вызвали показания Ревкина,который признал, что, будучи участником тайной троцкистской группы, захватилпост секретаря райкома, действовал под прямым руководством подсудимого,систематически занимался избиением партийных кадров, прилагал все меры кразвалу идейно-политической и воспитательной работы среди населения. При помощилюдей, поставленных им на ключевые посты, искусственно вызывал постоянноепадение урожайности, снижение продуктивности животноводства, вел курс наобнищание колхозного крестьянства с тем, чтобы настроить его против советскойвласти.
Свидетель Курт Филиппов, пробравшись по заданию германскойразведки в органы НКВД, осуществлял прямую связь между подсудимым и верховнымкомандованием Третьего рейха…
Во время допроса Филиппова майору Фигурину позвонили исообщили, что прибыли наконец скандинавы. Скандинавов ждали еще с утреннимпоездом, но поезд задержался в пути, неизвестно было, придет или не придет,думали даже перенести прения сторон, последнее слово и вынесение приговора надругой день, однако все обошлось.
Майор доложил о звонке приезжему генералу, тот сказал:
– Очень хорошо, пойди проинструктируй.
В коридоре перед своей приемной Фигурин застал группумолодых людей, сидевших на стульях вдоль стены. Опытный глаз сразу мог быопределить в молодых людях столичных жителей, вели они себя чуть развязнее, чемобычно ведут себя люди в учреждениях подобного типа, а впрочем, и во всякихдругих учреждениях тоже.
Приезжих было девять человек – восемь парней и одна девица вберетке набекрень. В ярко накрашенных губах девица держала дешевую папироску илюбезничала с сидевшим рядом с ней молодым человеком с бородкой, усиками итакими длинными волосами, за которые по тем временам могли и посадить.
– Здравствуйте, товарищи, – поздоровался на ходу Фигурин, ивесь этот сброд нестройно ему ответил.
Фигурин поинтересовался, кто из них старший. Поднялся тотсамый с бородкой и длинными волосами, Фигурин пригласил его к себе.
В кабинете бородач предъявил свои полномочия, Фигуринобъяснил ему, что к чему, затем позвонил директору Дома культурыжелезнодорожников, приказал: во время перерыва в судебном заседании принятьприезжую группу, дать возможность ознакомиться с залом и оказать необходимоесодействие в подготовке им рабочего места.
Директор, маленький суетливый человек, встретил приезжихпочтительно, с блокнотом в руках и с выражением готовности ко всяческим услугамна лице.
Бородач, пожав директору руку, представился, сказал, что егозовут Федор Шилкин, про других сказал: «А это мои люди».
В зале, на время перерыва очищенном от публики, приезжиерассредоточились: Шилкин сел в первом ряду, двое других на некотором расстояниидруг от друга в четвертом, один в седьмом, опять двое в десятом, девица вберетке в тринадцатом и последние двое в шестнадцатом.
– Так. – Шилкин встал и повернулся лицом к залу. – Все наместах? Хорошо. Приготовились! Люся, перестань курить! Поехали. Три-четыре!
Все приезжие вскочили на ноги и, к большому удивлениюдиректора (ему, провинциалу, раньше такого видеть не приходилось), начали,хлопая в ладоши, хором скандировать:
На-ша Ма-ша е-ла ка-шу!
На-ша Ма-ша е-ла ка-шу!
Так они повторили несколько раз. Покинув свое место, Шилкинпередвигался по залу и с каждой новой позиции внимательно вслушивался впроизносимые хором слова. Затем замахал руками:
– Все, спасибо, молодцы. Вам, – повернулся он к директору, –тоже спасибо. Акустика, конечно, не ахти, но ничего, работать можно. Эти местапрошу зарезервировать.