– Там лежали документы, – вдруг признался поэт, – но совсемдругие.

– А Нина говорит: письма Александра Сергеевича.

– Нет!!!

– Да!!! И докажите обратное! Вообще не о чем нам толковатьтут, в суде оправдаетесь!

Владлен обмяк в кресле.

– Хорошо, сейчас я расскажу все, нарушу слово, данноелучшему другу, но иного выхода нет. Я оказался в ужасном положении! Вор! Я вор!Итак, слушайте.

Я замерла на скользких, продавленных подушках допотопногодивана. Сидеть было не слишком комфортно, кожу коверкали какие-то очень жесткиекуски, похоже, софа была набита галькой, но уже через пять минут я забыла обовсем, потому что Владлен сообщал совершенно невероятные вещи.

Близких друзей, кроме Шнеера, у Владлена не осталось. ИгорьБурмистров и Ося Коган умерли, а еще Богоявленский попал в опалу. В ЦентральныйДом литераторов он ходить перестал, впрочем, в другие места, где любилисобираться представители столичного бомонда, тоже не заглядывал. Во-первых,Николай велел ему не высовываться, а во-вторых, основное большинство писателей,актеров, композиторов и художников шарахалось в сторону при виде автора книги«Поле несчастья в стране дураков». Слухи в Москве распространялись мгновенно, ито, что Владлен теперь персона нон грата, стало известно многим. Николай сдержалобещание и пристроил друга в журнал, где печатали романы писателей Востока. Носвоего стола в редакции у Богоявленского не было, он считался внештатнымсотрудником. Приходил, получал рукопись, выправлял ее дома, сдавал, бралзаработанные деньги и уходил. Платили средне, с голоду не умрешь, но и шиковатьне станешь.

Потом Шнеер трагически погиб под электричкой. Владленискренне оплакал друга, а на поминках пообещал Нине всяческую помощь.

– Ты звони, – внушал он вдове, – мало ли чего понадобится,да хоть шкаф передвинуть!

– Лучше деньгами пособи, – прошептала Никитина, – осталисьмы с Людой сиротами, как прожить? Я-то не работаю.

Владлен сгоряча наобещал Нине с три короба, но наутро, натрезвую голову призадумался. И как он сумеет оказать содействие вдове? Та,правда, один раз объявилась сама, нагло потребовала денег, но Владлен лишьвздохнул. Сам с хлеба на квас перебивается, и Богоявленский не стал звонитьНине. У него наступили очень тяжелые времена. Журнал, дававший небольшойзаработок, тихо умер, пришлось заниматься совсем уж, на взгляд поэта, постыднымделом – вести литературный кружок, куда приходили полубезумные пенсионеры,кропавшие не менее сумасшедшие вирши. Владлен сам не понимал, каким образом емуудается сохранить психическое здоровье, обучая поэтическому ремеслу людей,самозабвенно ваявших четверостишия типа:

На баррикадах льется кровь

К чему теперь моя любовь,

Вот мир изменишь, и тогда

Вернусь к тебе я навсегда.

Но кружок давал ему шанс не загнуться от голода. Странузатрясло в перестройке, деятели культуры оказались никому не нужны. Владленуеще повезло, устроиться на новую службу ему помогла одна из бывших любовниц.Кстати, Богоявленский теперь не гнушался принимать подарки от женщин, а послесмерти жены он вообще охотно зазывал к себе дамочек. Те приносили с собой еду,выпивку, сигареты, кое-кто дарил рубашку, свитер, покупал ботинки.

И как поэт мог оказать помощь Нине? С какой стати? Самому нехватало!

Владлен вычеркнул вдову Николая из памяти, а Никитина тоженикогда не беспокоила Богоявленского.

Несколько лет тому назад в квартире Владлена раздалсятелефонный звонок.

– Уважаемый господин Богоявленский, – произнесбезукоризненно вежливый женский голос с легким иностранным акцентом, – васбеспокоят из издательства «Франспресс» [32], мы хотели бы издать сборник вашихстихов.

Перестройка к тому времени благополучно завершилась, вбывшем СССР, а теперь просто России, набирал обороты капитализм. Богоявленскийуспел обзавестись компьютером, научился работать на нем и старательно рассылалпо импортным книгоиздателям свои предложения.

Обрадованный звонку француженки, Богоявленский воскликнул:

– Отлично. Я готов к разговору.

– Давайте встретимся, – предложила дама.

– Хорошо, где? – моментально согласился Владлен.

– Лучше всего у меня дома, – ответила тетка, – кстати, я непредставилась, Катрин!

– Она позвала вас к себе? – не утерпела я.

– Да, а что показалось вам странным? – усмехнулся Владлен. –Лично я не усмотрел в предложении ничего необычного, где же поговорить?

Я побарабанила пальцами по столу. Несколько лет я безвыезднопрожила в Париже, да и сейчас часто мотаюсь в город любви. Очень хорошо знаю,что французы на самом деле слегка жадноваты, и еще они тщательно охраняют своюличную жизнь. Ни один парижанин не потащит приятеля к себе, чтобы скоротатьвечерок на кухне, с бутылочкой и селедочкой. Во-первых, у французов на кухнях,как правило, нет столов, а во-вторых, они позовут вас в ресторанчик и не факт,что оплатят счет целиком. Поэтому предложение французской книгоиздательницыпоказалось мне более чем странным, но сейчас не время сообщать Владлену о своихсоображениях.

– Давайте адрес, – попросил Богоявленский.

– С удовольствием, но, если не трудно, попрошу вас приехатьсегодня, около полуночи, – ответила Катрин, – у меня очень много дел в Москве,а завтра я улетаю.

Я захлопала глазами. Ну и ну! По французским понятиям этаКатрин вела себя более чем неприлично! Хотя, может, она часто бывает в России ипонабралась наших привычек?

Владлен, плохо знакомый с менталитетом иностранцев,мгновенно согласился, принял душ, побрился, надел новую рубашку, побрызгалсяхорошим, недавно подаренным одной дамой сердца парфюмом и порысил на свидание.

Район, где обреталась француженка, находился далеко. Доматут высились одинаковые, и Владлен довольно долго бродил между блочными,уныло-серыми башнями, пытаясь найти корпус Г.

В конце концов, в начале первого, он попал в загаженныйподъезд, зажав нос, вознесся на нужный этаж, позвонил и, увидав мигомраспахнувшуюся дверь, сказал в темную прихожую.

– Извините, ангел мой, я запутался.

– Ничего, – прошелестело из тьмы, – ступайте сюда.