– Впрочем, я понял в чем дело. Душенька, мои стихи – этопросто фантазии, в жизни я старый, больной человек, совершенно не подходящийвам по возрасту, на Ромео мало похож. Вы сейчас спокойно ступайте домой,примите необходимые лекарства, отдохните, а затем найдите себе юношу, молодого,со взором горящим, и забудьте Богоявленского. Конечно, вы хороши собой, молоды,но именно сознание этих фактов и…

– Ну надо же, какое самомнение, вы приняли меня завлюбленную поклонницу, – рассмеялась я, – фатальная ошибка. Скорей уж я большепохожа на клювоносую птицу судьбу с железными когтями. Да и навряд ли могусчитаться Джульеттой, той, насколько помню, было вроде четырнадцать лет. Мнеже, как ни печален сей факт, намного больше. И я не сумасшедшая, переживающаяосеннее обострение, ситуация намного хуже.

– Хуже?

– Да. Повторю, вам привет от Нины Никитиной. Знали этуженщину?

– Она умерла?

– Бог мой! Нет! С чего вы сделали подобный вывод?

– Ну… вы спросили «знали эту женщину»? Если человек жив,следует задать вопрос по-иному: «знаете ли эту женщину», поставить глагол виное время.

Я погасила вновь вспыхнувший пожар озлобления.

– Не придирайтесь к словам.

– Интеллигентный человек обязан грамотно излагать свои мыслии доводы, даже если они глупы, – с пафосом воскликнул поэт, – вы не можетесчитаться воспитанным индивидуумом, пока не овладеете речью.

– А еще Нина просила передать, – ледяным тоном добавила я, –Владлен, верни бриллианты.

На лице поэта отразилось бескрайнее удивление, похоже,совершенно искреннее.

– Вы о чем толкуете? Какие алмазы?

– Не стоит кривляться, – вздохнула я, – не поможет. Вкабинете стоят камеры, поэтому имеется видеозапись, Нина сохранила ее.

– Камеры?

– Да. Николай Шнеер когда-то установил у себя в библиотекевидеосистему, чтобы суметь поймать вора, который польстится на раритетныеиздания. Он замаскировал повсюду соответствующую аппаратуру, – шепнула я и тутже прикусила язык.

Господи, Николай скончался давным-давно, в те годы и слыхомне слыхивали ни о каких домашних видеокамерах. Не знаю, были ли они ужепридуманы, сейчас Владлен расхохочется и вытолкает меня вон.

Но Богоявленский, похоже, разбирался в достиженияхнаучно-технического прогресса еще хуже меня.

– Дружочек, – бормотнул он, – пойдемте в кабинет, никак несоображу, о чем речь.

Переполненная радостью, я потрусила за неожиданносгорбившимся поэтом. «Никак не соображу, о чем речь». Ни секунды не верю вподобное заявление, то-то мы до сих пор вели милую беседу в коридоре, а потом,услыхав о воровстве, поэт решил зазвать гостью в комнату. Да уж! Иногдачеловеку нет нужды произносить фразу: «Я виноват», – все становится ясно по егоповедению.

– Садитесь, ангел, и спокойно излагайте, – попытался взятьинициативу в свои руки Владлен.

– Верните бриллианты.

– Бог мой! Какие?

– Украденные у Нины Никитиной.

– Бред!

– Имеется видеозапись, – тряхнула я головой, – на нейвеликолепно видно, как вы сначала хватаетесь за сердце и плюхаетесь в кресло,потом Нина уходит, оставив старого приятеля в одиночестве сидеть на диване, вбывшем кабинете Николая Шнеера. И что же совершает милейший, интеллигентнейший,талантливый поэт? Воровато озираясь, подскакивает к шкафу, распахивает дверки,вынимает книги, потом из глубины, из второго ряда, вытаскивает томдревнегреческого трагика. И, о удивление, он оказывается хитроумно закрытой шкатулкой.Владлен раскрывает ее, извлекает горсть камней, кладет…

– Там не было алмазов, – завопил Богоявленский, – выошибаетесь! Никаких драгоценностей внутри не лежало!

Ощущая совершенно детское ликование, я навесила на лицосамое недоуменное выражение.

– Да? Что же было внутри?

Богоявленский растерянно замолчал.

– Ну-ну, – поторопила я, – снявши голову, по волосам неплачут. Вы же признались, что видели содержимое оригинального сейфа, и это некамни. А что?

– Папка с документами, – буркнул Владлен, – никакойстоимости она не имеет.

– А Нина утверждает обратное, – лихо солгала я, – у ее мужаимелось много раритетных вещей. Сначала Исаак, потом Сара, затем Николайпополняли коллекцию, незадолго до смерти Шнеер-младший приобрел письма Пушкинак жене, оригиналы, не копии. Достал по случаю, показал Нине и сообщил обистинной стоимости автографов, но потом, после смерти мужа, Никитина их ненашла. Напрашивается вывод – вы сперли раритет.

Выпалив тираду на едином дыхании, я уставилась наБогоявленского. Ну-ка, Лермонтов фиговый, проглотишь это или сообразишьспросить: «А почему Нина лишь сейчас решила поднять вопрос о воровстве? Небосьсразу посмотрела видеозапись, вечером того дня, когда пропали бумаги!»

Но Богоявленский был не в ладах с логическим мышлением.

– Нет! – возмутился он. – Мне бы никогда не пришло в головувзять такую ценнейшую вещь, даже Николаю меня не уговорить. В папке лежалаерунда, а Коля очень просил, вот я и…

– Не несите чушь! Когда вы заявились к Нине, ее муж давнобыл покойником, – перебила я старика.

Владлен потер затылок.

– И что намерена сейчас делать Нина? – вдруг спросил он.

Я решила напугать пакостника по полной программе. Кто-то извас сейчас может посчитать меня жестокой. Голова, убеленная сединами, по идее,должна вызывать уважение или, по крайней мере, снисхождение к ее владельцу. НоВладлен не выглядел разбитым, еле живым инвалидом, и, похоже, он очень подлыйчеловек, а по отношению к такой личности не срабатывает жалость. Во всякомслучае, я сейчас не испытывала этого чувства.

– Нина подаст в суд, – сухо ответила я, – специалисты изучатзапись. Каюсь, я наврала про бриллианты, хотела вывести вас из себя и добиласьпоставленной цели. На ленте очень хорошо заметна папка и то, как выпридерживаете ее под пиджаком рукой. Никитина уверена – внутри были автографыПушкина, вас заставят оплатить их.

Владлен замахал руками.

– Право, это сумасшествие! Представляете, о какой суммепойдет речь?

– Ничего, – не сдалась я, – продадите квартиру, часть долгаи вернете.