Секунду Ирка молчала, потом, грохая кирзачами, пошла кдвери, на пороге домработница обернулась и обиженно протянула:

– Просто вы в моде не разбираетесь. Женя сказал: мех – этосупер. Уж куда лучше, чем ваша хламида в мишках, давно ее сжечь надо!

– Только попробуй, – погрозила я Ирке.

– Ну вы прям, как ребенок, – покачала зелено-оранжевойбашкой домработница, – маечки с Микки-Маусом, сумочка с изображением собачки…Просто цирк.

– Лучше прими нормальный вид, – прошипела я, – и спокойновари борщ. Кстати, помнишь, как в прошлый раз, когда Катя к родным уехала, ты вбульон вместо соли сахару насыпала? То-то вкусно было!

Ирка засопела, чихнула, потом осторожно пригладилатопорщившиеся синтетические волоски эротического халата и пошла в коридор, нона пороге кухни она обернулась и ядовито заметила:

– Промежду прочим, оливье со сгущенкой тоже не фонтан!Сильно на любителя еда, чтой-то утром, на трезвую голову, никто остаткамивашего салатика полакомиться не захотел.

Очевидно, на моем лице отразилось нечто нехорошее, потомучто домработница не стала продолжать разговор, а быстро унеслась прочь.

– Во, язва, – подал голос из коридора Иван, – Дарь Иванна, ачего она вам про эротику говорила, я не понял вообще!

– Ты лучше в гараже беспорядок ликвидируй, – рявкнула я,потом глянула на часы и побежала в свою спальню.

Конечно, сегодня воскресенье и основная масса служивого людахочет в выходной день спокойно поваляться под одеялом. Но Владлен Богоявленскийтак называемый творческий человек, поэтому обладает возможностью ежедневнодрыхнуть вволю. Наверное, он вообще раньше полудня не открывает глаз, однакосегодня ему придется расстаться с подушкой, потому что сейчас я нарушу мирныйсон поэта. Конечно, очень неприлично вламываться к человеку без приглашения,нарушать его покой, но на войне, как на войне, во время боевых действий обинтеллигентности приходится забыть.

Богоявленский долго не открывал дверь. Сначала я подумала,что он попросту спит, и упорно нажимала на звонок, но потом в головезакопошились всякие нехорошие предположения. Владлен уже пожилой человек, судяпо иссиня-бледному лицу и бескровным губам у него явные проблемы ссердечно-сосудистой системой. Вдруг мужчине сейчас совсем плохо?

Не успела я насторожиться, как из-за двери послышалосьнедовольное ворчание:

– Сколько раз тебе, дуре, твердить, не беспокой меняспозаранок! Лег спать около четырех часов, работал, писал, теперь требуетсявосстановить силы…

Загрохотал замок, зазвякала цепочка, заскрипели петли.

– Это вы! – воскликнул Богоявленский.

– А кого вы ждали? – улыбнулась я.

– Домработницу, – растерянно ответил поэт, – вечно идиоткане в тот час является.

– Вы держите прислугу?

– Что же здесь странного? – нахохлился Богоявленский.

– Ничего, конечно. Но вы так жаловались на стесненныеобстоятельства, а поломойке платить надо, причем регулярно!

Владлен моргнул сонными глазами, потом приосанился, подтянулпояс у халата и ледяным тоном осведомился:

– Чем обязан, милостивая государыня? Ваш визит нанесен не влучшую минуту, утром посещать знакомых считается неприличным.

– А я не в гости!

– Да? – изогнул бровь Богоявленский. – Извольте объясниться,что вы имеете в виду?

– Принесла вам привет.

– От кого? – совершенно искренне удивился поэт.

– От Нины Алексеевны Никитиной, вдовы Николая Шнеера, материубитой актрисы Людмилы Звонаревой, – спокойно ответила я, – только не вздумайтесейчас кричать: «Не знаю Никитину». Право, это глупо, вы с детства дружили с еемужем, Николаем Шнеером.

– Так Нина переехала, – неожиданно ляпнул Владлен, –перебралась на другую квартиру. Я думал, адреса не найти!

– И поэтому охотно сообщили номер телефона ее прежнихапартаментов, – натянуто улыбалась я. – Понятненько, очевидно, у поэтов плохо слогическим мышлением, да оно и ясно, рифмоплеты, как правило, витают в облаках,предпочитая жить на небесах, а не на грязной земле. Только любому человеку,передвигающемуся на ногах, а не парящему в небе, может прийти в голову оченьпростое соображение: Нина оставила свои координаты новым владельцам комнат.Так, знаете ли, часто делают, дабы не потерять тех знакомых, которые звонятдруг другу лишь раз в году, допустим, в день рождения.

Владлен чихнул, вытащил из кармана большой платок и принялсявытирать нос, рот, подбородок, щеки, когда он добрался до шеи, мое терпениелопнуло.

– Вы врун!

Богоявленский уронил скомканный платок.

– Что?

На его лице было написано огромное негодование, я обозлиласьокончательно и, бесцеремонно подвинув хозяина, вошла в прихожую.

– Вас не приглашали, – отмер поэт, – извольте покинутьпомещение.

– Как бы не так, – отрезала я, сняла куртку, повесила ее накрючок и повернулась к ошарашенному хозяину. – Поговорить надо.

– Нам не о чем толковать!

– А вот тут вы ошибаетесь.

– Убирайтесь прочь.

– Только после того, как вы ответите на пару вопросов.

– Безобразие, если не уйдете, я позову милицию, – пригрозилБогоявленский.

– Отлично, начинайте!

Владлен растерялся окончательно.

– Вы не боитесь слуг закона?

– Нет, конечно. Я не сделала ничего плохого, являюсьдобропорядочной гражданкой и аккуратной налогоплательщицей. А вот у вас мысльоб общении с людьми в синей форме должна вызывать ужас.

– Бред, – фыркнул Богоявленский.

– Вовсе нет, вы вор!

– Вор?

– Да. Настоящий уголовник!

Владлен разинул рот, странно всхлипнул, но потом справился ссобой и закричал:

– Боже, вы сумасшедшая! У кого хотите спросите, любойчеловек подтвердит честность Богоявленского. Деточка, отчего вы под разнымипредлогами врываетесь в мой дом?

Я молчала. Вдруг лицо Владлена разгладилось.