торжественным лавром,

Кои по смерти твоей людям заменят тебя».

Это изрекши, взлетел он к созвездьям на крыльях проворных,

Неутомимый, достиг вмиг беспредельных небес.

Туча редела меж тем, и буря вблизи побережья

170 Стала намного слабей, чем над пучиной морской.

Бросили якорь тогда, но каната до дна не хватило,

Твердую почву не смог якорный крюк зацепить.

Тут внезапным броском мы в море лот опустили,

Чтобы понять, где мы есть, и оценить глубину.

Место есть, где Германия заперта северным краем

И где из хладных вод дальняя Фула встает,

Рядом с которой, крошась, каменистым потоком утесы

Форму срамную скалам в грохоте волн придают.

Скалы Оркадами те вслед за греками нами зовутся,

180 Молвят, ссылали сюда клятву презревших богов,

Племя соседнее скалы по-своему Дроллами кличет,

Так как тумана клоком взору они предстают.

Верим охотно и мы: в обличиях разных блуждавших

Призраков видели мы там, у грохочущих скал;

Призракам нравится труд, что на пользу идет человеку,

Службой они хотят в море приют обрести,

Но если кто-то в сердцах их обидит словами иль делом,

Прочь убегут и вредить станут в отместку потом:

То отнимут весло, то судно в пучине потопят,

190 Якорь сорвут со дна, в море отгонят корабль,

Часто стараньями их поднимается грозная буря,

К скалам несущая всех на каменистую мель.

Бури порыв и Эвр нас пригнали в то место глухое,

И средь ужасных скал краткая ночь протекла.

Темная туча ввыси истончилась, и воздух стал реже,

Начало небо краснеть, чуя грядущий рассвет,

Вот уж и вширь и вдаль завиднелось от ясного Феба,

И невдали от себя Фулу увидели мы.

Мачта воздвигнута вновь, приторочены к реям канаты,

200 И натянул изгиб поднятые паруса.

С места снимаемся мы и идем, счастливые, в море,

В гавань уж входим твою, Фула, стремлений венец,

И немедля воздать мы Нептуну спешим, наполняя

Чаши священные, день весь продолжая в пирах.

После того, как мы усталости сбросили бремя

И всей Фулы предел я осмотрел, обойдя,

И когда небосвод засветился созвездьями, ясный,

И благотворный Кавр гладью морской завладел,

Я от этих морей Океана льдистого вскоре

210 Уж по холмам и горам к краю Атезиса шел.

Вскоре я взыскан был властителем щедро верховным

И рассказал, для чего в путь я далекий пошел.

Тут император сказал: «Накормить нетрудно поэта.

Коль пожелаешь тебе, Цельтис, я дам и жену.

А коль священником стать захочешь по собственной воле,

Сам доставишь себе деньги, что недостают».

«Лация высший владыка, венец великой державы,

Не по душе мне ярмо тяжкое это, поверь.

Песнями мне по душе принесть бессмертье владыке,

220 Чтобы делами его был бы весь мир восхищен.

Дабы достигнуть сего, о царь царей несравненный,

Дай ежегодную мне мзду и надежный очаг!»

Он согласился и все обозначил собственноручно,

Что я просил, и, вручив дар, приказал мне уйти.

15. К германскому юношеству. Сим сочинитель завершает все книги элегий

Сколько труда и забот переменчивых у земледельца,

Сколько по службе дано воину разных тягот,

Столь же великий труд в искусстве Паллады потребен,

Дабы имя твое слава взнесла в небеса.

Дружбу не вздумай водить, о юноша, с тем человеком

И никогда не стремись в дом к человеку тому,

Кто норовит свой сон на весь день растягивать долгий

И отгонять от глаз сонных глубокую ночь,

Кто от Вакха даров беснуется, будто вакханка,

10 И от Венериных ласк, ночи в пирах проводя.

Как проживет юнец своей жизни первые годы,

Так почтенным отцом к старости ветхой придет.

Часто следует сын по стопам родителей рьяно

И в наставники всех юность охотно берет.

В древности верили все, и ныне вам всякий повторит:

Любодеяния плод будет и сам любодей.

Каждый, кто к жизни рожден блудницею был нечестивой,

Тот, как развратник, в грехе, грязную жизнь проживет.

С низостью свыкшись, войдет он с низостью этою в старость

20 И до доски гробовой гнусность дотащит свою.

И как цветок, что весной набухает на ветви древесной,

Стать обещает плодом плотным осенней порой,

Так и в юноше мы распознаем блеск дарований,

Если росток он несет жизни грядущей в себе.

А потому, поглядев на мои обстоятельства жизни,

Юноши, добрым делам вы посвятите себя!

И да не принесет, придя к вам с посохом, старость

Неисчислимых потерь в разных обличьях с собой!

Сам я, взвесив в душе всю жизнь, прожитую раньше,

30 В ней ничего не могу, кроме писаний, найти,

Кои вам скажут, что я когда-то жил не напрасно

И не в бесплодном провел коловращении жизнь.

Все остальное теперь уподобилось тени неясной

И, как вчерашний день, вдаль без оглядки ушло:

Роскошь, богатство, почет, родовитость, владычество, слава,

Гордость, успех, красота, полная вздохов любовь, —

Все хоронит земля и в своих пропастях сокрывает,

И во всем, поручусь, мире не вечно ничто.

Лишь добродетель и честь бессмертны под сим небосводом

40 И таковые стихи, кои оценят в веках.

Вы изберите себе пример, подражанья достойный,

Чтоб непрерывный труд был вам сужден на земле.

К вам не придет от меня ничего, когда все похоронят,

Кроме того, что я вам, ныне умерший, реку:

Мертв или жив, поэт во вселенной всегда существует,

Равно и тот, кто венец нравственных доблестей чтит.

В первом возрасте был я, отрок, флегмы исполнен,

Юношество принесло мне сангвинический нрав,

В третьем возрасте стал я мужем благоразумным,

50 Срок четвертый настал мне меланхоликом жить;

Первый Луне посвящен, второй — Венериным играм,

Третьим властвует Феб, правит четвертым Старик.[493]

Те, что я в четырех собрал пропетые книжках

Песни, быть может, звучат слишком