Аналогичный механизм мог способствовать и выработке у людей склонности испытывать стыд или чувство вины при нарушении ими социальной нормы{1273}. Рассуждения эти, конечно, гипотетические, однако, учитывая, что нам трудно вообразить себе какого-либо другого примата, который смог бы жить в обстановке сотрудничества, регламентированного правилами, а также что у многих одомашненных животных искусственный отбор вырабатывал покорность, в отбор в пользу подобных свойств у человека можно легко поверить{1274}.

Кроме того, на всем своем протяжении история координируемых групповых занятий у человека и успешной организации совместных действий за счет социального научения, учительства и языка тоже, судя по всему, сопровождалась обратной связью, которая формировала человеческую психологию, наделяя нас, и только нас, способностью понимать и разделять цели и намерения других{1275}. У нас обнаруживается нетипичная склонность и способность к тому, чтобы делиться своим опытом – посредством совместного внимания, кооперативной коммуникации и, разумеется, обучения{1276}. В ходе эволюции человек не только достиг высокого уровня индивидуальной когнитивной деятельности, но также выработал многочисленные и разнообразные навыки и мотивы совместной когнитивной деятельности (когда знание создается в диалоге между людьми). Типичная модель социальной добычи пищи у других приматов, как показали тесты на решение кумулятивных культурных задач, описанные в восьмой главе{1277}, – это острая конкуренция в борьбе за еду, низкая терпимость дележки пищи и почти полное отсутствие самостоятельных попыток предлагать пищу другим{1278}. Наши предки каким-то образом отошли от этой модели и стали добывать пропитание совместными усилиями{1279}. Я сильно подозреваю, что одно из последствий культурного драйва, описанного в шестой главе, заключалось в том, что в поисках способов эффективной и точной передачи информации предпочтение при отборе отдавалось тем изменениям в человеческом темпераменте, которые делали нас более толерантными (а также обеспечивали обобщенную способность к обучению){1280}. Терпимости могло отдаваться предпочтение и при культурном групповом отборе или при других процессах генно-культурной коэволюции.

С равным успехом генно-культурная коэволюция могла поучаствовать в развитии у человека незаурядной способности к подражанию, а также к формированию эмоциональных привязанностей, которые порождает подражание, и деятельности воспитателей, направленной на побуждение детей к подражанию. Оказаться объектом копирования со стороны детей может быть привлекательно и выгодно для взрослого по ряду причин. Во-первых, подражание лестно – поскольку оно подразумевает, что объект подражания, его ценности, его выбор, заметили или предпочли. Во-вторых, объекту подражания может нравиться содействовать усвоению ребенком жизненно важных навыков, поскольку этот человек желает, чтобы ребенок развивался и взрослел, либо хочет как можно скорее избавиться от необходимости за ним ухаживать. В-третьих, участвуя в той же деятельности, что и взрослые (например, помогая при сборе ягод или грибов), подражающие дети меньше что-либо испортят, чем неподражающие, а может, даже принесут пользу. Возможно, именно поэтому родители и их помощники обычно поощряют подражание у своих подопечных, нередко захваливая их и не скупясь на прочее положительное подкрепление, вплоть до того, что иногда и сами имитируют действия ребенка и издаваемые им звуки. Согласно теоретическим расчетам и данным наблюдений, эти реакции усиливают способность к подражанию и побуждают ребенка продолжать в том же духе{1281}. Такие взаимоотношения могли подвергнуться действию естественного отбора, вырабатывавшего у взрослых склонность положительно реагировать на подражание со стороны ребенка и поощрять его, а у детей – склонность непреднамеренно подражать заботящимся о них взрослым и откликаться на поощрение дальнейшим подражанием. Не исключено, что с помощью положительных эмоций, которые испытывают благодаря подражанию и ребенок, и тот, кто о нем заботится, а также укрепления в результате этого социальных взаимоотношений природа поощряет подражание – на благо обеих сторон. Вполне вероятно, что подстраивание речи под детское восприятие, тот самый «мамин язык», – частное проявление того же общего процесса. Возможно, при естественном отборе у взрослых предпочтение отдавалось склонности особым образом выстраивать речь, обращенную к детям, а у детей соответственно откликаться на нее, поскольку это ускоряло усвоение языка{1282}. Для нужд психологии норм могли кооптироваться даже такие незамысловатые средства, как улыбка или гримаса недовольства; эти «дешевые» и вместе с тем высокоэффективные сигналы одобрения или неодобрения очень удобно использовать, когда учишь других тому, как следует и как не следует поступать.

Генно-культурной коэволюцией может объясняться и любопытная взаимосвязь подражания и сотрудничества. Как и другие животные, человек (зачастую непреднамеренно) копирует чужие позы, манеры и мимику. Эту форму социального научения называют по-разному – простой имитацией{1283}, содействием отклику{1284}, мимикрией{1285} или эффектом хамелеона{1286}. Если животным, как было установлено в ходе экспериментов, такое подражание позволяет приобретать ценные жизненные навыки, у человека оно, судя по всему, заодно усиливает социальное взаимодействие. Экспериментальные исследования показали, что между простой имитацией и возникновением в обществе настроя на сотрудничество существует причинно-следственная связь; когда человеку подражают, он активнее настраивается на сотрудничество, а настроенный на сотрудничество больше склонен подражать другим{1287}. Результаты экспериментов свидетельствуют, что оказавшийся объектом подражания начинает больше симпатизировать подражающему{1288}, находит его доводы более убедительными{1289} и характеризует пребывание в его обществе как более приятное, – все это в сравнении с ситуациями, когда подражание отсутствует{1290}. Даже полуторагодовалые дети охотнее спешат помочь (например, поднять оброненный предмет) взрослому, который им подражал, чем не подражавшему{1291}. Взрослые тоже с большей готовностью помогают в несложных заданиях и даже жертвуют больше денег на благотворительные нужды в тех случаях, когда оказываются объектом подражания{1292}.

Судя по всему, эта связь двусторонняя. Люди охотнее подражают тем, кто им больше нравится, чем вызывающим неприязнь, и предпочитают подражать представителям своей группы, а не чужим{1293} – этот вывод справедлив и для этнических сообществ, и для религиозных{1294}.

Психолог из Оксфордского университета Сесилия Хейз доказывает, что двусторонняя причинно-следственная связь между имитацией и кооперацией может служить тому, чтобы поддерживать сотрудничество, совместные занятия и склонность делиться информацией среди членов одной социальной группы за счет действия так называемого добродетельного, или благотворного, круга подсознательной имитации и просоциального настроя{1295}. То, что этот круг служит сохранению границ группы, согласуется с развитием таких склонностей под действием механизма культурного группового отбора. Местные обычаи и манеры могут аналогично диалектам распространяться посредством имитации и служить этническими маркерами, которые подсознательно воспринимаются как сигналы, говорящие о принадлежности к группе{1296}. Склонность доброжелательно относиться к тем, кто ведет себя так же, как мы, и тем более демонстрирует те же, что и у нас, манеры, могла стать одним из признаков, по которому шел отбор в нашей эволюционирующей психологии, поскольку эта склонность способствует сотрудничеству представителей группы. И напротив, как показали математические модели, в вариабельных условиях среды выгодно подражать местным жителям, поскольку у них с большей вероятностью выработано оптимальное для данных условий поведение{1297}. Соответственно, склонность подражать сотрудничающим представителям общества могла получать предпочтение при отборе, поскольку у них больше вероятность оказаться местными. Возможно также, что эти склонности усваивались в процессе научения и передавались социальным путем.

Культурный групповой отбор мог также отдавать предпочтение социальным практикам, которые стимулируют развитие недюжинной способности к имитации{1298}. Во многих обществах существует традиция синхронных танцев, а военные отрабатывают слаженное хождение строем и упражняются в боевой подготовке. Возможно, такие группы оказываются успешнее других отчасти потому, что этими синхронными действиями они оттачивают имитационное мастерство своих нейронных контуров, что позволяет им связывать восприятие действия в чужом исполнении со своим собственным исполнением{1299} и тем самым способствует выстраиванию внутри группы эмоциональных связей{1300}. Если синхронные действия (например, групповая тренировка) вызывают выброс эндорфинов, то эти действия могут связаться у тренирующихся с положительным подкреплением, и тогда синхронность сама по себе станет вознаграждением{1301}. Условная связь может возникнуть и в том случае, когда вознаграждение участники скоординированных действий получают по их итогам (например, при совместной охоте). Если синхронизация станет вознаграждающей, то с большей долей вероятности будет возникать социальное поведение, стимулирующее такие действия. В этом контексте будет приветствоваться активное использование ритма (барабанного боя и др.) и музыки как способа координации действий большого числа людей, ведущего к укреплению социальных связей{1302}. Группы солдат, которые на бегу