– Так. Дальше.

– Там мужик какой-то подошел. И он… – Дэн все-такиотвернулся и стал стягивать куртку, – он сказал…

– Что?!

– Он сказал, что Вера Васильевна час назад умерла.

…– Боже мо-ой, – протянула Варя, сильно наклонилась вперед,подняла голову и уставилась в лобовое стекло, – красота какая!

– Где красота? – не понял Волошин.

Варя неопределенно повела рукой.

– Кругом.

– Вам нравятся заборы?!

Она моментально струсила и притихла. Волошин злился и нанее, и на себя, и на всю эту затею. Главным образом на затею, конечно. Что онсейчас скажет Глафире Разлоговой?! Как именно станет менять все ключи обратно,пока Варя будет ее «отвлекать»?! И как именно «отвлекать»? Все это глупо игадко.

Глупо, гадко и мелко.

Он, Марк Волошин, мелкий жулик. И станет крупным жуликом,если ему удастся найти то, что он ищет! Напрасно он согласился на уговорыдевчонки и поехал с ней! Теперь, после всего, ему придется ее уволить, а онанедавно сообщила ему, что в работе у нее вся жизнь!

По правде сказать, она немного не так сообщила. Она уверяла,что вся ее жизнь в нем, Марке Волошине. Ну и в Разлогове, конечно!..

И все равно придется ее уволить, ибо оставлять на работесотрудника, который видел шефа слабым, больным, виноватым, который знает о том,что шеф насовершал каких-то диких поступков, вроде ночного визита в офис икруговерти с ключами, нельзя. Нельзя, и все тут.

Волошин покосился на Варю. Она-то не знает, что ее судьбу онуже решил. Она не знает, и ей нравится деревня, средневековые заросли бузины ирябины, средневековый забор, сооруженный полоумным архитектором Даниловым, исовместное с начальником «приключение» ей тоже очень нравится!

Вот и хорошо, брюзгливо подумал шпиц Дон Карлос. Простопрекрасно. Сейчас ей все нравится, а в понедельник я ее уволю.

– А как мы попадем на участок, Марк Анатольевич?

Не отвечая, Дон Карлос полез в карман куртки, выудилмобильный телефон и нажал кнопку.

– Глафира, это Волошин. Я стою у ваших ворот. Можно мнезаехать?

Через секунду он нажал «отбой» и, сопя, затолкал телефон вкарман.

– Вот что, – вдруг сказала уволенная с понедельника Варя, –я скажу Глафире Сергеевне, что потеряла документы. И что мы должны посмотреть всейфе у Разлогова. То есть вы должны посмотреть. Вряд ли она мне откажет.

– Варя, – Волошин поморщился, глядя на медленно отъезжающиеворота, за которыми открылся просторный осенний парк, – не нужно ничеговыдумывать. – Он тронул машину. – Я сам во всем разберусь. Вам не стоиловвязываться в это дело, но…

– Но я уже ввязалась, – перебила Варя, – а у вас сердцеболит, я же вижу. Ей-богу, я не сделаю хуже, Марк Анатольевич! Правда.

Он пожал плечами.

Уже ничего не изменишь. Уже ничего не поправишь.

Разлогова не вернуть из той дали, в которой он оказался. ИДашу не вернешь, хотя она, слава господу, гораздо ближе. И жизнь, в которой онбыл кому-то нужен, не вернешь тоже. Да что там! Даже сегодняшнее утро, когда оноткрыл дверь и обнаружил за ней секретаршу Варю, уже не удастся прожитьпо-другому, более правильно и более… Разумно.

– Очень красиво, – тихонько проговорила рядом Варя, из-закоторой этим утром разум изменил ему. – Правда красиво, Марк Анатольевич!

Она как будто оправдывалась! Впрочем, наверное, так оно ибыло, он же не разрешил восхищаться забором, старый, одышливый шпиц-мизантроп сседеющей мордой и хриплым лаем!

Было и вправду красиво, хотя одышливый шпиц не желал себе вэтом признаваться. Себе, что уж говорить о секретарше Варе! Тяжелая немецкаямашина, не торопясь, ползла по дорожке, засыпанной розовым гравием, средиоблетевших кустов, лишь кое-где стояли яркие, как язычки пламени, ещесохранившие листву деревца, неправдоподобные на фоне хмурых сосен. Дом все неоткрывался, и казалось, что и нет тут никакого дома, только лес, темные кроныдо самого неба, отчетливые, как будто нарисованные тушью на сером унылом фоне.

– Неужели можно так жить? А, Марк Анатольевич?..

Он даже не взглянул, смотрел на розовый гравий дорожки, какбудто у Разлогова на участке было бог знает какое движение.

Деревья расступились, и наконец из чащи выступил дом –огромный, серый, устремленный шпилями вверх, в духе «пламенеющей готики»,недаром полоумный архитектор Данилов так любил Средневековье!..

Варя ахнула, заулыбалась и посмотрела на Волошина, как будтоища в нем подкрепления своему восторгу. Опавшие листья шуршали под колесамитяжелой машины. Варя нашарила кнопку, и стекло, тихо скрипнув, поехало вниз.Плотный холодный осенний воздух потоком полился в салон, и от удовольствия Варядаже зажмурилась. Она-то не знала, что участь ее решена!

Волошин остановил машину и отстегнул ремень.

– Вылезайте, – сказал хмуро, – приехали. Что это у васфизиономия такая бессмысленная!

– Да? – растерянно спросила Варя и потрогала щеки. – Правда?

– Правда, – подтвердил шпиц Дон Карлос и вылез из машины.Сердце опять застучало как-то странно, неровно, и он нащупал в карманекрохотную трубочку с таблетками нитроглицерина.

Как она сказала, эта самая Варя?.. Это тяжелый препарат. Выуверены, что он вам показан?..

Нет, не уверен, я нынче ни в чем не уверен.

За высокими стрельчатыми окнами угадывался теплый свет, иожидание уюта было все ощутимей, и вдруг приоткрылась тяжелая дверь, и накрыльце показалась Глафира Сергеевна – босиком и в наброшенной на плечистранной зимней куртке.

– А-а, Марк, – сказала она совершенно безразлично иприщурилась за очками. – Здравствуйте. Проходите. А кто это с вами?

Варя выдвинулась вперед, открыла было рот, но Глафира вдругпродолжила все той же безразличной скороговоркой:

– Вы Варя, я вас помню. Вы работали с Разлоговым, да? Явидела вас в офисе. Вы теперь работаете с Марком? Ну проходите, проходите! Наулице сегодня холодно.

– Глафира Сергеевна, – начала Варя с нижней ступенькимраморной пологой лестницы, ведущей на балюстраду, – мы с Марком Анатольевичем…

Глафира вдруг исчезла за высокой дверью, как и не было ее.Волошин и Варя переглянулись.

– Что это с ней?