– А… это… давай жареную.

– Даю! – объявила Глафира и вытерла руки. – Сейчас ещегрибов нажарю. Разлогов собирал, а я заморозила. Он любил за грибами ходить…

Он натягивал нелепейшие коричневые штаны с карманами на всехместах, даже под коленками, надевал козырьком назад древнюю брезентовуюбейсболку, купленную когда-то в Лондоне, хлопал себя по бокам с крайнеозабоченным видом, проверял пакет и нож. С корзиной Разлогов никогда по грибыне ходил, почему-то считал, что с корзинами ходят «только бабки». И на полдняисчезал в лесу. Возвращался всегда «с добычей», усталый, жаркий, как будтозанимался невесть каким тяжелым трудом, валился на качалку, стоявшую наверанде, закуривал и призывал Глафиру рассматривать «добычу». Глафира являласьна зов, и вдвоем они разбирали крепенькие, холодные, увесистые, пахнущие лесом,землей и травой грибочки. Чистить грибы Глафира ему не разрешала. Он жадничал,не давал выбрасывать червивые, как будто никак не мог с ними расстаться, словноони были из золота! Он все повторял, что «и так сойдет», а Глафира отвечала,что есть с червяками не согласна. И весело им было, и славно, и общее пустячноедело – эти самые грибы – объединяло их и казалось обоим очень важным иинтересным.

…И почему ей никогда не приходило в голову, что именно этонастоящее? А все ее печали, высокая грусть, «ты первый начал», разочарование внем, в себе и в жизни, поиски «другого», «более подходящего», – чепуха ивыдумки?! Зачем они оба так долго и так бездарно выдумывали какую-то другуюжизнь, вместо того чтобы жить этой, настоящей?

И как теперь вернуть прошлое, оказавшееся настоящим?

– Какая у нас с тобой сейчас жареха будет, – сказала Глафирагромко, – самая вкусная еда на свете!

Дэн пожал плечами. Он был равнодушен к картошке с грибами.Подумаешь, деликатес!..

– Кому я должен позвонить?

Она вздохнула, решительными шагами ушла куда-то и вернуласьс потрепанной записной книжкой. Уселась на диван перед камином и стала еелистать.

– Здесь разные телефоны, – объяснила она Дэну, остановившисьна секунду. – Я всегда на бумажке записываю. В электронных книжках путаюсь. Уменя… идиотизм, как у этой твоей Олеси.

– Никакая она не моя.

– Вот! Вот по этому телефону! Спросить нужно ВеруВасильевну.

– Это кто?

– Это одна страшная бабка, ты ее не знаешь. Я сама позвонитьне могу, вдруг там кто-нибудь меня узнает!

– Узнает, и что?

– И бабку не позовут, что, что! Или она сама не станетразговаривать. Она мне в прошлый раз сказала, чтобы я не смела не толькоприближаться к ее драгоценной Мариночке, но даже дышать в ее сторону! А тутвдруг я звоню!

– Ничего не понял, – признался Дэн.

– Эта бабка мне нужна, – сказала Глафира серьезно. – Онабыла здесь у меня и…

Сердце застучало в висках, взмокли ладони, и словно жаром изкамина полыхнуло в лицо.

Да. Очень страшно. Так страшно, что нечем дышать, будтовоздух тоже сворачивается, как кровь. И тем не менее придется выяснить все, доконца. Иначе и прошлое, и настоящее окажутся ненастоящими, рассыплются, какпластмассовый дом на морозе!

– Ты должен выяснить, как она сюда попала, – перебивая своимысли, заговорила Глафира. Щеки у нее горели лихорадочным румянцем. – Придумайчто-нибудь! Ну что ты садовник или электрик!

– Зачем? – не понял Дэн.

– Нет-нет! – не слушая, продолжала Глафира. – Ты позовешьВеру Васильевну и скажешь, что ты охранник Разлогова, вот как! И что ты взаписи видеонаблюдения увидел ее на участке, и теперь тебя уволят, если она нескажет, как попала на участок! Кто ее пустил, понимаешь?

– Ничего я не понимаю! Ты можешь говорить по-человечески, ане нести какой-то невропунический бред?

– Какой… бред? – не поняла Глафира.

– Невропунический.

Глафира секунду подумала.

– Это что означает?

– Это модное слово. Может означать что угодно. Объясни мнетолком, в чем дело.

Глафира вскочила, забежала за стойку и принялась быстромешать на сковороде картошку. В сковороде шкворчало, и Глафира хмурилась.

– Значит, так. Вера Васильевна…

– Бабка?

– Бабка. Бабушка. Вера Васильевна работает у МариныНескоровой, знаменитой актрисы.

– Знаю, – Дэн подошел и посмотрел в сковороду с картошкой, –Нескорову тетя Оля очень обожает.

– Ее все обожают! И она первая жена Разлогова.

– Бабка?!

– Да не бабка, Дэн! Марина Нескорова.

Дэн присвистнул.

– Так она ведь тоже мастодонт вроде этого, Красавина, укоторого мы интервью брали! Сколько же ей лет?!

– Не так много, как ты думаешь. Они с Разлоговым ровесники,даже учились в одном институте.

– А Разлогов тоже… артист, что ли?!

– Да нет, конечно! Они учились в химико-технологическом, аМарина потом оттуда ушла и поступила в театральный! А Вера Васильевна у нее нучто-то вроде домработницы, дуэньи и ангела-хранителя! Живет с ней давно, вкурсе всех тайн и, как я понимаю, очень ее любит, Марину, – Глафира помрачнела.– В обиду никому не дает. Бабка дня два назад приезжала ко мне, сюда.Рассказывала совершенно страшные вещи. И я сначала ей поверила, каждому слову.А потом стала думать. Я чуть с ума не сошла и ничего не придумала, но должнобыть какое-то объяснение, Дэн! Не то, которое подсунула мне старуха!

– Объяснение чему?

– Всему! – крикнула Глафира. – Тому, что Разлогов платилсвоей бывшей жене бешеные деньги! Тому, что никогда и никому не верил! Тому,что послал меня к черту, когда я однажды сказала, что его люблю! Тому, чтоникогда…

– А он послал тебя к черту? – мрачно переспросилдвадцатидвухлетний журналист Дэн Столетов.

Глафира оглянулась на него через плечо, вид у нее былстранный.

– И он никогда ничего мне не рассказывал, – договорила она снекоторым усилием. – Никогда и ничего. И я не могла понять – почему? Всеженились, разводились, ссорились, мирились, и в этом нет ничего страшного!Почему он никогда ни словом не обмолвился о том, как жил до меня? Почему меняненавидит Волошин? Что такое Разлогов мог ему обо мне рассказать? Или,наоборот, о своей бывшей жене, что он стал меня ненавидеть?