было потеряно. С помощью различных ухищрений Паш разыскал в Страсбурге еще нескольких физиков-ядерщиков. (В одном случае, когда женщина заявила, что живший по соседству ученый сбежал несколько недель назад, Паш поймал ее на лжи, указав на свежие яйца и мягкий хлеб у него на кухне.) Паш также обыскал квартиру Вайцзеккера и его кабинет в университете. Квартира, как ранее коттедж Жолио, принесла лишь разочарование. Там не было ничего, кроме печки-буржуйки, а в ней – кучка золы от сожженных бумаг. Дверь же в университетский кабинет Вайцзеккера оказалась заперта, и несколько крепких парней попытались высадить ее плечами. Она не поддалась, и они пустили в ход ноги. Когда и это не помогло, они взялись за топор. Только прорубив полотно, они поняли, что дверь открывалась наружу и вообще не была заперта. К счастью, Вайцзеккер не успел очистить свой кабинет, и там остались груды документов. Паш срочно вызвал в Страсбург Гаудсмита.

Тот приехал, хоть и без всякого энтузиазма. Ему достался джип с открытым верхом, а на протяжении всего двухдневного 500-километрового путешествия стоял такой собачий холод, что Гаудсмит, пытаясь хоть как-то согреться, надел под мундир пижаму. Это не помогло, и поездка привела его в паршивое настроение. «Джип – не лучший способ передвижения… для кабинетного ученого послепризывного возраста», – ворчал он. Но вообще-то дело было не только и не столько в холодной погоде. Он продолжал терзаться исчезновением родителей и к тому же стал сильно тосковать по дому. Среди всеобщего ликования в Париже он с болью замечал, как в кафе обедали и смеялись семьи, тогда как ему приходилось есть в одиночку. В письмах домой он стал умолять жену и дочь писать почаще. «Письма важнее, чем сон и еда», – объяснял он. (Дочь откликнулась на его призывы, а жена нет.) Поездка в Страсбург еще больше втягивала его в войну и все дальше уводила от семьи. Но он смирился и с этим и по прибытии в Имперский университет засел за просмотр документов из кабинета Вайцзеккера.

Электричества в Страсбурге не было, и тем вечером все сотрудники «Алсоса» сгрудились в одной комнате вокруг нескольких свечей. Пока спецы читали, солдаты играли в бесконечную игру, которую Паш называл «прикладной математикой», – в покер. (Они предпочитали играть на подверженные инфляции французские деньги, потому что так стопки наличных выглядели более внушительно.) В целом вечер выдался сонным, хотя снаряды продолжали падать, а над головой иногда разгорались воздушные бои. Однако на середине очередной пачки бумаг Гаудсмит с коллегой внезапно с воплем вскочили. Это заставило солдат бросить карты и схватиться за винтовки. Немного смущенно Гаудсмит скомандовал им «отставить!», но радость переполняла его. Он обнаружил переписку между Вайцзеккером и Гейзенбергом о расщеплении ядра – это был первый настоящий успех на этом направлении.

Кроме того, немецкие физики допустили вопиющий прокол в обеспечении безопасности: одна из страниц представляла собой печатный бланк, где был указан не только новый адрес Гейзенберга на юге Германии (Вайерштрассе, 1, № 405), но и местный телефонный номер. (Гаудсмит предлагал, и в этом была лишь доля шутки, пробраться в Швейцарию и позвонить «старине Вернеру».) Еще важнее было то, что в письмах имелись несколько страниц с расчетами для реактора и упоминания специального металла, очевидно, урана. В мусорной корзине Вайцзеккера было найдено особенно ценное письмо, разорванное на мелкие кусочки. Написано оно было в резком тоне, и, по-видимому, Вайцзеккер передумал его посылать. Сложенные вместе обрывки содержали ценные сведения о состоянии немецких исследований и о том, как идут дела в Урановом клубе.

Гаудсмит изучал эти письма при свечах, пока у него не заболели глаза, и продолжал изучать еще три дня. В итоге он пришел к сенсационному выводу: нацистский проект создания атомной бомбы был фикцией – непроработанной, плохо финансируемой программой, которая никогда не приведет к созданию ядерного оружия. По его словам, это явствовало из расчетов: нацисты отстали от Манхэттенского проекта на годы. Торжествуя, он изложил свои выводы в служебной записке генералу Гровсу, а затем вознаградил себя небольшим количеством коньяка.

Если Гаудсмит ожидал похвалы, он явно не знал Лесли Гровса. Гровс не поверил Гаудсмиту и раскритиковал каждый его вывод. Например, разорванное письмо в мусорной корзине выглядело явной фальшивкой. Почему тот, кто тщательно сжег все документы у себя дома, оставил эту жизненно важную улику, если только не хотел, чтобы ее обнаружили? Да и вообще почему Гаудсмит решил, что хоть один из этих документов подлинный? А вдруг они были частью кампании по дезинформации, призванной усыпить бдительность союзников?

У Гаудсмита не нашлось обоснованного ответа, и вскоре стало ясно, что он был небрежен и поспешил с выводами, проигнорировав некоторые факты, которые могли бы свидетельствовать в пользу нацистской ядерной угрозы. В одном документе говорилось о «крупномасштабных» экспериментах по ядерному делению, проводившихся всего в 24 км от Берлина. Согласно другому, немецкие власти уже доложили Гитлеру об атомном оружии. Ведь не случайно именно на той неделе сотрудникам разведки стали поступать сообщения о том, что заявил Гитлер на совещании высшего военного командования: «За все свои действия по сей день я могу ответить перед Богом и соотечественниками. Но за приказ, который я собираюсь отдать в ближайшем будущем, я уже не смогу оправдаться перед Богом». Что еще он мог под этим подразумевать?

Гровс также имел доступ к материалам, которых не было у Гаудсмита, в том числе к докладу, который он назвал «самой большой угрозой в войне на сегодняшний день». Через несколько дней после прибытия сотрудников «Алсоса» в Страсбург самолеты-разведчики сфотографировали несколько загадочных зданий в долине неподалеку от Шварцвальда. Это явно были промышленные объекты – с огромными дымовыми трубами и многочисленными трубопроводами, железнодорожными ветками и бараками для работавших там заключенных. Больше всего Гровса встревожила скорость строительства. Первые разведывательные вылеты обнаружили три здания; несколько недель спустя их было уже 14, разбросанных на расстоянии до 30 км. Чем не предприятие по обогащению урана, немецкий Ок-Ридж? Тут уже даже невозмутимые англичане занервничали.

После десятидневной паники в Вашингтоне и Лондоне поняли, что же там на самом деле происходит. Кто-то сообразил, что все строения расположены на одной геологической горизонтали; единственный поход в библиотеку – и стало ясно, что эта горизонталь в основном соответствует сланцам. В сланцах часто содержится уран, но в этом случае там точно была нефть. Союзники знали, что у Германии заканчиваются нефтепродукты, и, скорее всего, в долине строился нефтеперерабатывающий завод.

Гровс все равно на всякий случай разбомбил все к чертовой матери. Но даже после уничтожения завода его призрак продолжал преследовать генерала. Несмотря на синяки и шишки, Германия все еще была способна с ужасающей скоростью реализовывать масштабные промышленные проекты. Союзникам просто повезло, что они обнаружили эти здания: в то время Германия переводила бóльшую часть производств под землю. Так что кто знает, что еще они упустили? Роберт Оппенгеймер однажды предупредил Гровса, что объекты Манхэттенского проекта по обогащению урана, включая масштабные установки в Ок-Ридже, могут оказаться необычным способом добиться того же результата. Ядерная наука все еще находилась в зачаточном состоянии, и Оппенгеймер был достаточно самокритичен, чтобы признать, что какой-нибудь немецкий умник «вполне мог придумать способ обогащать уран у себя в кухонной раковине». В этом случае союзники ничего не заметят, пока не станет слишком поздно.

Гаудсмит довольно храбро продолжал сопротивляться Гровсу в этом вопросе, настаивая, что нацистам никогда не удастся создать атомную бомбу. Но ему было суждено проиграть это сражение с генералом. Поскольку сотни тонн урана все еще находились неизвестно где, а Гейзенберг и Вайцзеккер оставались на свободе, Гровс просто не мог рисковать.

Помимо поражения в этой битве с Гровсом, Гаудсмит ощущал, что Страсбург деморализует его еще и по другой, более мрачной причине. Как уже упоминалось, научные сотрудники «Алсоса» собирали информацию не только в области ядерной физики. В частности, они отслеживали слухи о нацистских врачах, ставивших опыты на заключенных, и то, что они обнаружили в Страсбурге, самым чудовищным образом подтвердило эти