Марк Анатольевич Захаров в интервью журналу «Огонек» рассказывал о встрече с Ягодкиным:

«Я помню заседание парткома МГУ, который принимал мой студенческий спектакль “Дракон”. Защищать меня тогда пришли Салынский, Плучек, Ефремов, Назым Хикмет. И режиссер Юткевич мне помог понять, что такое режиссерские изыски и даже хитрая режиссерская демагогия, с помощью которых можно поставить в тупик партийное руководство.

Когда к “Дракону” стал придираться товарищ Ягодкин, тогда ведущий партийный деятель МГУ, Юткевич, вдруг сказал:

“Ну что вы, это ведь сказка! А если мы будем любую сказку подвергать политическому анализу, тогда придется запретить и Красную Шапочку за то, что у нее шапочка красного цвета”.

И этой репликой как-то сбил напряженное дыхание у цензоров. Я потом попытался в дальнейшем этим пользоваться. Мы же все вышли из таких лет, страшноватых… система была изощренная – как в кино, так и в театре. Но в отличие от провинции, где все зависит от одного человека, в Москве было много начальства. В этом было спасение: можно было лавировать и даже ссорить их между собой».

От встречи с Михаилом Андреевичем Сусловым у Марка Захарова остались куда более приятные воспоминания:

«Меня пригласили ставить “Разгром” по Фадееву в театре имени Маяковского. И вот к нам пришла дама из горкома на спектакль. И вот она видит, что партизанским отрядом в спектакле руководит некто по фамилии Левинсон… Так и в книжке, разумеется, но тут фамилия со сцены звучит – Левинсон! И потом еще и разгром красных. И подозрительного Левинсона играет какой-то Джигарханян… В общем, эта партийная дама почти нас запретила.

Но вдова Фадеева позвонила по «вертушке» Суслову и пригласила его на спектакль. Он пришел в галошах, что меня очень развеселило. Я не понимал, что решается моя судьба. Он сидел в ложе. И все засекли, что в конце спектакля он достал платочек, вытер слезу и зааплодировал. И вот через два дня в “Правде” появилась статья о “большой идейно-художественной удаче молодого режиссера на сцене театра Маяковского”».

Владимира Ягодкина в 1971 году сделали секретарем столичного горкома. Он чувствовал себя очень уверенно. Устроил чистку академических институтов. Из института социологии выставили выдающихся ученых

14 июля 1972 года заведующий отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС Трапезников и секретарь МГК КПСС Ягодкин доложили начальству:

«Приняты необходимые меры, направленные на коренное улучшение работы. Назначены новый директор института и заместитель директора… Секретарем партийной организации избран имеющий опыт партийной работы…

Дирекцией института и партийной организацией проводится работа по приведению тематики научно-исследовательских работ в соответствие с постановлением ЦК КПСС от 10 декабря 1968 года “Об основных направлениях работы Института конкретных социальных исследований Академии наук СССР”.

Переданы в другие гуманитарные институты АН СССР отделы, проводившие научные исследования, не предусмотренные данным постановлением. Упразднены малочисленные научные подразделения, ряд секторов переведен на положение групп. Освобождены от работы в институте ряд скомпрометировавших себя сотрудников…

Состоялось закрытое партийное собрание ИКСИ, обсудившее вопрос о задачах партийной организации по коренному улучшению работы института. Коммунисты принципиально и остро вскрыли существенные недостатки прежней дирекции и бывшего руководства партийного бюро института, осудили примиренческое либеральное отношение к анализу и исправлению имевшихся идейно-теоретических ошибок…

В институте действительно имел факт распространения антисоветских листовок. По сообщению секретаря партбюро, специальной проверкой было установлено, что эти листовки были изготовлены бывшими сотрудниками института. Ведется следствие».

Ягодкин атаковал академический журнал «Вопросы философии», где в начале семидесятых работали крупные ученые. Сменить главного редактора он не мог – Иван Тимофеевич Фролов прежде был помощником секретаря ЦК Демичева. Но на городском партийном активе Ягодкин обвинил журнал в отступлении от партийности:

«В центральном философском журнале “Вопросы философии” (главный редактор И. Т. Фролов) читатель встречается с обилием общих внеклассовых оценок социальных явлений, некритически заимствованных из буржуазных концепций… Ученому совету Института философии АН СССР давно пора обсудить работу журнала с принципиальных позиций».

Редколлегию журнала поменяли.

Доктор филологических наук Вячеслав Яковлевич Саватеев вспоминал, как его принимали на работу в отдел культуры МГК КПСС и привели к Ягодкину: «Высокий, представительный мужчина, с широким, раздвоенным подбородком, непроницаемым лицом, приглаженными, набриолиненными темными волосами; говорил он ровно, громко, отчетливо, как на трибуне».

Ягодкина сделали кандидатом в члены ЦК, депутатом Верховного Совета РСФСР. Я видел Ягодкина в театре, он, видимо, считал своим партийным долгом следить за премьерами. В антракте к нему почтительно подходили заметные московские литераторы, что-то взволнованно ему говорили. Он чувствовал свою силу. Выискивал крамолу и выжигал ее каленым железом. Владимиру Николаевичу прочили большое будущее.

Федор Александрович Абрамов, блокадник и следователь органов военной контрразведки Смерш, а после войны один из самых заметных писателей-деревенщиков, автор книг о трудной жизни послевоенной деревни, вспоминал: его роман «Пути-перепутья», изрядно ободранный цензурой, читаный в ЦК, очищенный от всего опасного, появился в «Новом мире» в первых двух номерах за 1973 год. А в апреле на семинаре секретарей партийных организаций творческих учреждений Москвы секретарь горкома Ягодкин резко раскритиковал роман.

Ягодкин заявил:

– Там говорится о том, что снято жизнью.

Федор Абрамов поехал в Москву – защитить роман. Пробился к Демичеву.

Петр Нилович говорил мягче:

– Не лучшая ваша работа… Ваши герои, в том числе секретарь райкома, приземлены, лишены мечты… Не такое произведение мы ожидали от вас… У нас не было голода после войны, мы быстро ликвидировали послевоенную разруху, в политике партии не было провалов. Все шло, как нужно. И вообще, не надо копаться в отрицательном, в прошлом, там все решено. Нужно воспевать сегодняшний день, сегодняшние успехи.

Но что бы ни говорили идеологические чиновники, роман получился интересный и увлекательный. Помню, как я читал – и перечитывал! – «Пути-перепутья». Так же увлеченно роман Абрамова читали по всей стране. И несмотря на мнение главного столичного идеолога Ягодкина, в 1975 году трилогия Федора Абрамова удостоилась Государственной премии.

Но пошли разговоры о том, что Ягодкин вот-вот сменит Демичева и его поставят руководить идеологическими делами по всей стране.

Мой отец позвонил Демичеву:

– Петр Нилович, примите по личному вопросу.

Приехал на Старую площадь и рассказал об этих слухах.

– Не беспокойтесь, – совершенно спокойно ответил Демичев. – Иногда чтобы понять человека, его нужно приподнять. Приподняли – и увидели, что собой этот человек представляет.

Ягодкин так неустанно выискивал повсюду врагов, что вызвал недовольство высшего руководства, которому вовсе не хотелось, чтобы врагов было так много: это подрывало важнейший тезис о морально-политическом единстве народа. Слишком активные «идеологи» портили отношения с интеллигенцией.

Еще он постоянно ставил в пример Центральному комитету постановку идеологической работы в Московском горкоме, чем нажил себе недоброжелателей. Получалось, что он один принципиальный работник, а в аппарате ЦК – одни либералы и ревизионисты.

В Завидово в декабре 1975 года во время работы над очередным партийным